Михаил Назаренко
Носатый и Фавн
Святочный рассказ
...Все яблоки, все золотые шары.
Борис Пастернак.
Все, что мы достоверно знаем об этом, стало известно исключительно благодаря пытливому уму и щедрому перу Плутарха. В одном из параграфов его диалога "Об упадке оракулов" (а именно семнадцатом) сказано следующее: Трирема плыла из Пилоса в Рим и остановилась возле гористого берега острова Пакса.
Декабрь - опасное время для путешествий морем: не стоит зимой беспокоить Нептуна. Но императорский приказ не знает времен года; и вот, корабль, идущий в метрополию, загружен особого рода товаром: всем, что еще не вывезено из обнищавшей полуварварской страны в холеную, сытую, браво марширующую столицу. Камни. Обломки мрамора. Руки, бедра, головы забытых богов. Облупившаяся краска, выбитые глаза, алебастровая флейта, зажатая в обрубках каменных пальцев... Разбитые, растоптанные, униженные - не отличить Аполлона от сатира. По всей Элладе предприимчивые торговцы рылись в развалинах святилищ, разрушенных, быть может, еще во времена персидских войн. За находки божественный Октавиан Август щедро платил из государственных фондов. Злые языки, пока еще ходившие на свободе, прозвали императора "вазовщиком": он, почетный покровитель общества трезвенников при алтаре Доброй богини, испытывал необъяснимое пристрастие к старым амфорам, так что цены на них взлетели вдвое против прежнего. Олимп оставался равнодушен, а если порою гора и скрывалась за хмурыми тучами, в народе говорили: это атмосферное явление, - и археологический промысел не прекращался.
На этот раз Фортуна явно отвернулась от гробокопателей. Ввиду генеральной экуменической переписи населения отплытие задержалось и всей команде пришлось выстоять длиннейшую очередь в местную демографическую контору. Дурной знак - отложенное отправление, однако же весь первый день плавания корабль резво шел под парусами; только назавтра, когда время подбегало к полудню, Нот (южный ветер) дернулся и стих, вода под веслами загустела, словно мед, и надсмотрщик не мог заставить рабов сдвинуть трирему с места. Не помогли ни молитвы, ни жертвы.
Корабль застыл в проливе, меж густолесных берегов. В знобком воздухе шуршали невидимые крылья ангелов, летевших на восток. Под тусклым небом висела тишина. Она, как вода, густела, вбирая в себя шумы и голоса, и, когда мир уже дрожал от напряжения, прорвалась криком:
- Умер Великий Пан!
Таковы достоверные факты.
x x x
Мы не знаем наверное, но вправе предположить, что за несколько часов до описываемых событий, утром того же дня по улицам Рима брело существо, которое издали можно было принять за ребенка. Случайный прохожий, сумевший, по милости II богов, его увидеть, удивился бы не столько наготе мальчика (хотя, согласитесь, противоестественно ходить вовсе без одежды пронзительным декабрьским днем), сколько тому, что его ноги поросли густой шерстью и заканчивались копытцами, а из копны курчавых волос торчали аккуратные рожки. Заметив все это, случайный прохожий решил бы, что видит молодого фавна, и не ошибся.
"Ничего не видят эти люди, - в который раз подумал фавненок. - Точно как дети малые. Что с них возьмешь - земнородные... Камни - они камни и есть". Он остановился и, прищурившись, посмотрел на бледное небо. Колесница выбралась из полосы туч, и возничий уверенно правил к зениту.
- Даже этого лишены! - сказал он вслух и презрительно хмыкнул. - Солнце - огненный шар! Глупости какие.
Улицами тянулся гнилостный запах разрушения. Налетел ветер и погнал по замерзшей грязи обрывки густо исписанного папируса - боги ведают, из каких разоренных библиотек.
Зашлепали сандалии. Фавненок наглым движением задрал вверх подол широкой паллы у проходившей мимо почтенной матроны и, не слушая ее криков, пошел дальше. "Если кто меня не видит, пусть пеняет на себя... Да, но как бы сегодня время убить, - думал он, выбивая скамейку из-под уснувшего сторожа, - Науськивать львов на гладиаторов? Пройтись по веселым домам? Тоже мне, фавн, ничего умнее придумать не можешь..." Он вдруг широко, совершенно по-детски улыбнулся, потому что понял, куда немедленно пойдет. К своему лучшему другу; к единственному человеку, который его видел; к тому, с кем он не встречался уже целых два дня, - к носатому поэту.
