— Тась, а Тась! — вопрошал мой любопытный младший братец, — а дя Бро что сделал?
— Умер он, Василько, — что за вопрос?
— Это понятно, а как? Сыграл в ящик? Ковырнулся или гикнулся?
— Что ты несешь? Человек умер, хороший, между прочим, человек, а тебе шуточки. Совершенно неуместно.
— Скучная ты, Таська, и классики не знаешь.
Только тут я увидела, что мое белобрысое и ясноглазое двенадцатилетнее чучело крутит в руках какую-то книжку. Подскочила, выхватила. Как ни странно, отдал легко, не сопротивляясь.
— А, Ильф и Петров, — улыбаясь, произнесла я, — совсем забыла эту удивительную классификацию смертей. Вот как ты читаешь? Задом наперед что ли?
— Нет, нормально, я вчера начал читать, вот, заканчиваю, а тут — дя Бро и… Тась, — помолчав немного, продолжил братец, — а похороны когда?
— Не знаю, спустись, спроси.
— Да ты чо! Там же он! Я боюсь.
— Чего боишься? Трупов? Зря, мне вот все знакомые говорят — бояться надо живых. А мертвый человек, он как и есть мертвый. Из могилы не встанет.
— Ну да, — недоверчиво откликнулся он, — а "панночка"?
— Слушай, это же все сказки. Что там в твоей бестолковке творится? Ума не приложу. Знаешь, но, правда, нужно узнать, когда похороны. Сходи к баб Яне? В комнату не заходи, раз боишься, а так с порога, постучи. Там двери открытые. Кто выйдет, того и спросишь. Я доглажу уже эту гору.
Василько, скривив рожицу, вышел, пошлепал вниз по ступенькам. Родители уехали в отпуск. Остались мы вдвоем. Конечно, все домашние дела я запустила, а к приезду надо все чики-пуки сделать. А то в другой раз не оставят, разъедутся по одному, как раньше. Василько хороший брат — покладистый, спокойный. И уроки сам делает, может, и хитрит когда, но не очень. Вдвоем мы оставались уже не впервой. Вот, дя Бро подвел. Такой хороший дядька, и не старый совсем. Вздумалось же ему помереть, когда мы одни. Собиралась сегодня с друзьями на природу. Любим мы смотаться в выходные на озера. Там палатка, костер, шашлыки. А к вечеру следующего дня — домой. Как теперь мальчишку оставить? Не останется. С собой брать? Следить надо, не оторвешься. Вода в озерах холодная, глубоко, еще судорога схватит и утонет. Придется остаться дома.
— Похороны завтра, в три дня, — сказал Василько уныло, — они говорят, он молодой был. Знаешь, лежит, как живой, кажется, даже глаза приоткрыл, на меня взглянул и тут же зажмурился.
— Не ерунди, братец! — отозвалась я тут же, но взглянув на посеревшего и притихшего брата, добавила, — а знаешь, я хотела уже отказаться от поездки, но теперь думаю — нет, поедем вместе! Что нам здесь торчать, а?
Василько засиял весь:
— Поеду, Тасенька, поеду! Я тихо буду сидеть.
— Да тихо-то необязательно, ты только в воду без меня не лезь, ладно? И по куширям не носись ночью. Еще заблудишься.
Гора белья постепенно уменьшалась, я обдумывала, как объяснить друзьям, что беру с собой брата. Обычно все младшеньких оставляли дома, но тут такой случай. Я позвонила Стасю, это мой парень. На удивление легко согласился. Убрала последнее глаженое белье, и начали собираться. Потом спустилась вниз. Попрощаться надо, хороший дядька был. То велик починит, то конфетками угостит. Да и на венок отдать. У нас дом дружный, как несчастье какое, все друг другу помогают.
Баба Яна в черном платке сама казалась черной. Из глаз все время текли слезы, она сидела около гроба и поправляла мертвому мужу падающие на лоб волосы.
— Вот такие они у него и при жизни были, непослушные, — причитала громким шепотом, — да и сам был непослушный. Ему говоришь одно, он головой кивнет, и все по-своему сделает.
— А вы одна остались, баб Яна? — удивилась я.
— Да нет, сестра его здесь, на балкон вышла, дети наши. В магазин пошли. Не одни мы.
— Баб Яна, мы с Васильком уедем сейчас, нас не будет завтра, я попрощаться зашла, и вот — на венок.
Я положила на древний полированный и потому укрытый простынями сервант деньги.
— Вы уж простите.
— Да, что ты, Тасенька, конечно, дело молодое, спасибо, девочка.
Стоя в дверях, оглянулась. Дя Бро смотрел на меня в упор прищуренными глазами. Я пошатнулась и схватилась обеими руками за притолоку двери, зажмурилась. Открыла глаза и снова взглянула на лежащего в гробу. Нет, показалось. Глаза закрыты, на лице выражение полного покоя и умиротворенности. Я быстро побежала к себе.
