Настоящая фантастика 2017

Она висела в пустоте и темноте. Свернувшись, будто эмбрион в утробе матери. Может, так оно и было? Может, она – всего лишь зародыш? И предстоит пройти долгий путь превращений, пробежать миллиарды лет эволюции за каких-то девять месяцев, чтобы стать ревущим, сосущим, пачкающим младенцем?

Нет. Не так. Зародыши не умеют думать. Не могут осознавать себя. Они – заготовки личности, но не сами личности.

Я – это я. Я присутствую в этой пустоте и темноте. Осознаю себя. Осознаю свою телесность. Я даже знаю, как выгляжу. Там, где нет пустоты и темноты.

Я – женщина. Некрасивая. Взрослая. Умная.

Последнее – лишнее. К внешности не имеет отношения. Капля лести самой себе. К чему? Перед кем? Ведь вокруг – никого и ничего.

Хочется свернуться еще крепче. Но тело не дает. Тело обитателя Земли. Отнюдь не божественных пропорций.

Дышать? Но ведь я дышу. Хотя и чувствую в этом странность. Будто с каждым вздохом вбираю не воздух. Что-то иное. Более плотное.

Жидкость! Да, точно. Перенасыщенную кислородом жидкость. Такой дышат космисты.

Никуда без воды. Даже эмбрион в утробе матери плавает в воде. Океанической воде. В воде первоокеана. Мы начинаем из него свою жизнь. В нем мы выходим из нашей космической колыбели.

Так где же я?

И где я была до этого?

Нет, не смерть. Это точно не смерть. Стучит сердце. Работают легкие. Чувствую тело. Руки. Пальцы. Мои пальцы.

В пустоте возникает движение. Что будет, если открыть глаза?

Пустота имеет цвет. Багровый.

Есть верх. Есть низ. Мне надо вверх. Уверена в этом. Приходится расцепить пальцы, распрямить тело и сделать несколько движений, нарушив равновесие.

Я больше не парю. Я плыву. Вверх. Плыву и дышу. Дышу и плыву. Ужасно долго и скучно.

И выплываю. Вырываюсь на поверхность. И поначалу не понимаю. И начинаю задыхаться. Откашливаюсь.

Внешняя гидравлика оказалась отключена, поэтому, когда перепонка люка лопнула, Ариадна получила болезненный толчок в спину. Внутреннее давление почти выкинуло ее из шлюпа, и если бы кто-то не подхватил поперек тела, лежать бы ей на поелах, как выкинутой на берег беспомощной рыбке.

С головы сдернули дыхательную маску и почти сунули в водоприемник, который на сленге космистов величался «блевотницей». Что, собственно, соответствовало истине. А как иначе назвать мучительный и физиологически неприятный процесс избавления легких, а заодно и желудка от перенасыщенной жидкости, которой дышали все космисты?

– Спа-си-бо… – ухитрилась проговорить Ариадна между приступами рвоты. Она не видела своего добровольного помощника, так как головой продолжала торчать в видавшей виды «блевотнице», которую вряд ли кто чистил или дезинфицировал в последнее время. Когда-то блестящий раструб покрывали ржавые потеки, а из сливного отверстия воняло так, что выворачивало наизнанку.

– С вами все в порядке? – Голос снаружи приобретал в раструбе гулкость.

– Да… да, спасибо. – Она сплюнула последние остатки красноватой дыхательной жидкости и выпрямилась.

Меньше всего Ариадна ожидала обнаружить себя в центре внимания сотен человек.

– Кто это? – невольно вырвалось у нее.

– Пожалуйста, прошу вас… – Тихий, жалкий голос, осторожные касания. – Шлюп… Нам нужен шлюп…

– Они – дезертиры, – с презрением сказал огромный черный человек.

И тот, кто хватал Ариадну за локоть, не дожидаясь, пока она освободится от управляющих нитей шлюпа и стащит с головы командный шлем, съежился, отступил на шаг. Однако продолжал протягивать в горестной мольбе руки, неприятно напоминая нищего с картин Брейгеля.

Ариадна наконец-то содрала шлем, пучки нитей истончились, пожелтели, принялись надрываться. Разрыв связи со шлюпом порождал в теле зуд.