Однажды, кажется, спустя недели две или три после моего приезда па завод металлоконструкций в город Тихорецк, ко мне зашел начальник механического цеха Николай Никитович Марченко. Поговорив о делах, он лукаво прищурил глаза и осторожно спросил:
— Люди говорят, что вы занимаетесь охотой и рыбной ловлей.
— Грешил когда-то… — безнадежно махнул я рукой.
— Как же так? — с какой-то скрытой обидой воскликнул Марченко. — Не может природный охотник или рыболов совсем унять свою страсть. Не может! В октябре гаем двинемся на зайцев — какая это у нас веселая охота!
— С весны нечего загадывать про зайчиные охоты, — с горечью пробурчал я. — Вон еще в Москве мечтал я у вас найти тихую реку, а приехал — и лужи не оказалось. Какой это чудак назвал безводный степной город Тихорецком? С собой привез складные удочки, крючки, капроновые лески, катушки — зачем, спрашивается, все это тащил в степь?
— И хорошо сделали, что привезли! Гарантирую — без рыбы не будете. В субботу собирайтесь на Бейсуг. Такая это славная река, и впадает она в море, которое Азовским зовется.
— А далеко это? — недоверчиво спросил я.
— Не очень близко. Поездом — часика за два доберемся, а на машине быстрее. В субботу обязательно заеду. Приготовляйтесь!
И не обманул. В первую же субботу под окнами моей квартиры действительно остановилась полуторка, и через минуту на пороге выросла приземистая фигура Марченко.
— Машину с трудом вырвали, — сказал он. — Не уважают нашего брата на заводе. Рыболовов много, а внимания к ним мало. Ну, пошли! — и он стремительно потащил меня во двор.
В машине сидело более десятка рабочих и служащих завода. Это меня приятно удивило. Я и не предполагал, что в степном городке Тихорецке есть рыболовы. Щедрое кубанское солнце было еще довольно высоко, когда наша полуторка начала спуск с пригорка к станице Бузинской. Вдали перед белыми хатами, прикрытыми зеленью садов, я увидел бескрайнюю водную гладь пруда со множеством заводей, островков и полуостровков, заросших густыми высокими камышами. Около старенькой, покосившейся мельницы, срубленной из плах, поседевших от времени и непогод, машина остановилась. Рыболовы, подхватив свои снасти, заспешили к излюбленным местам.
— Вечером уха задумана. Без рыбы не являться! — крикнул вдогонку Николай Никитович.
— А я мечтал карасей с яйцом пожарить, — шутливо отозвался Валентин Николаевич Полюшкин, машинист заводской котельной, облизывая сухие губы. — Эх, добрый вкус у бейсугских карасей!
— Были бы караси, а сковороду найду, — в тон ответил Марченко.
Я примостился невдалеке от мельничного колеса, распустил самую легкую удочку, наживил крючок навозным червяком и забросил к черным сваям, на которых болтались клочьями зеленые водоросли. Пока я оглядывал реку, сваи и пруд, поплавок моей удочки исчез. Я сделал подсечку и вытащил окунька. Через минуту новая поклевка, а там еще и еще. Брали все время окуни, и такие, каких и дома показывать неудобно. Но все же это был клев. В сумерки, закончив ловлю, мы собрались па плотине и, как водится, стали рассматривать друг у друга трофеи. У всех была мелочь. Только Полюшкин мог похвалиться десятком средних карасей и одним хорошим сазаном. Меня даже зависть взяла — значит, где-то рыба есть. Нужно только уметь ловить. Поздно вечером, когда после ухи мы улеглись на полу в низенькой, но просторной хате местного охотника и рыболова Ивана Григорьевича, кто-то напомнил, с каким трудом удалось выпросить автомашину. Заговорили все сразу.
— А вы пробовали объединиться в секцию? — спросил я.
— Брехать, милый, не пахать, — отозвался на мой вопрос Полюшкин и засмеялся.
— В этом ничего смешного нет, — обиделся я. — Коллективу всегда легче решать вопросы.
— Эх, коллектив из рыбаков, ха-ха!
— Прекрати, Валентин! — оборвал Полюшкина Николай Никитович. — А ведь о своей рыболовной секции мы никогда и не думали. Настанет суббота, мы и начинаем бегать, как настеганные, от начальника к председателю завкома. Вымаливаем, выпрашиваем машину. Почему же нам не идут навстречу? Да потому, что все нас считают одиночками, а для таких, конечно, и машины жаль.
