До посадки на самолет в Сан-Хорхе Белов ничего не знал ни об этих прожженных напалмом джунглях, ни об экспериментах доктора Дюбонне, ни о кучевой мошкаре. Но о мошкаре потом.
О партизанской войне в джунглях Александр Белов знал только то, о чем довольно скупо сообщали телеграммы ТАСС. Войска правящей военной хунты где-то наступали, где-то отступали, бомбили с воздуха индейские деревни и выжигали обмененным на американские доллары напалмом мангровые леса. Все это не имело прямого отношения к научной теме Белова. Правда, он и сам не очень точно ее формулировал: «Так кое-что о физико-химическом моделировании некоторых процессов мышления». Но даже с испанским языком она не была связана. А поводом к этой дальней поездке послужил именно испанский язык.
— Придется тебе лететь, Белов, — сказал, вернувшись с совещания директор института Шелонский. — Один ты у нас, можно сказать, испанец. Больше некому.
Во время совещания вдруг загудел телефон. Председатель послушал, поморщился и, прикрыв трубку рукой, спросил Шелонского: «Нет ли у тебя парня, который знает испанский и бывал за границей?» — «Есть», — сказал Шелонский. С этого и началось.
А лететь надо было в качестве сопровождающего два ящика с медикаментами, выделенными коллективом фармацевтического завода в помощь партизанам этого далекого труднодоступного уголка. Оформленный сопровождающий неожиданно заболел, и судьба бросила вместо него Белова.
Чтобы добраться до Сан-Хорхе, ему пришлось два раза пересаживаться и перегружать свой багаж — с самолета на катер, с катера на пирогу. Теперь предстояло третье путешествие — и снова по воздуху. В Сан-Хорхе не было аэропорта — просто близ сожженной напалмом и покинутой жителями индейской деревни в гуще мангрового леса была расчищена площадка, на которой подымались и приземлялись легкие транспортные самолеты, связывавшие побережье с партизанским краем. Пока двое индейцев с автоматами на спине загружали ящики в кабину самолета, а неразговорчивый летчик-метис куда-то исчез, вероятно для отчета или дальнейших инструкций, Белов коротал время в сарайчике из рифленого железа с крышей, замаскированной крупными, будто лакированными зелеными листьями. Сарайчик громко именовался баром, но ничего не мог предложить посетителю, кроме вяленой говядины и теплого пива в американских консервных банках. Здесь Белов и познакомился с Иржиком, говорившим по-испански не хуже, но и не лучше его.
— Много индейских слов, — пожаловался Иржик, — понимать всё понимают, а сами заговорят — тарабарщина.
Иржик, чех по национальности, только что доставил сюда из Праги груз, аналогичный беловскому, и уже возвращался обратно. Он-то и рассказал Белову о кучевой мошкаре. Ее сбрасывали с воздуха в пластмассовых, мягко раскалывающихся бомбах, она тут же вылетала и роилась в виде небольших серо-сизых кучевых облаков, висящих и плывущих над землей на высоте не более полуметра.
— Бактериологическое оружие? — заинтересовался Белов, впервые об этом услышавший.
— Биологическое, — поправил Иржик. — Его применяет, экспериментируя, какая-то иностранная фирма, к счастью пока в минимальных масштабах. Заражен, в сущности, сравнительно небольшой участок джунглей, но именно тот, который связывает побережье с лагерем. Впрочем, путешествие на самолете вполне безопасно, если не встретятся правительственные истребители, а вот пешком или на велосипеде — не рекомендую.
— Почему на велосипеде? — удивился Белов.
— При здешнем бездорожье и множестве троп и тропинок велосипед здесь единственное средство передвижения. Но и оно становится невозможным из-за мошкары. Она грозит полностью изолировать лагерь.
— Чем же она убивает — ядом?
— Неизвестно. Только рой заметен, отдельные же его особи микроскопичны, невидимы. Они свободно проникают сквозь одежду и кожу — миллионы, может быть, миллиарды микроскопических убийц. Они съедают не только кожу до последней клеточки, даже ногти и роговицу глаз. Окутает такой рой человека — и конец! Остается труп в одежде, но без единого миллиметра кожи, кусок красного мяса, как рисуют в учебниках анатомии.
