С точки зрения голубя, раскормленного, разжиревшего на попкорне и крошках от сандвичей туристов, каковых (голубей, как, впрочем, и туристов) в нашей родной столице просто несть числа, Национальная галерея выглядела точь-в-точь как всегда. Беломраморная, сводчатая и внушительная – самое подходящее вместилище для чудеснейших произведений искусства со всего света, выставляемых на потеху гражданам. Именно тут потные сыновья Канзаса, Калифорнии, Техаса и Мейна искали долгожданное убежище от жары и слепящего сияния вашингтонского лета, топтались с изумленно распахнутыми глазами перед мясистыми необъятными телесами рубенсовских матрон, шаркали с остекленевшими взорами мимо роскошеств импрессионистов, не догадываясь, что в эту самую минуту среди них разыгрывается человеческая драма.
Если бы их внимание не блуждало где-то далеко, они могли бы заметить человека, стоящего рядом с книжным киоском, на лицо которого то и дело набегала тревожная тень, как ни старался он отогнать ее профессиональной улыбкой. Худой, среднего роста, загорелый, с черными, как вороново крыло, волосами, с чуточку великоватым носом, впрочем, не лишающим его внешность приятности; одетый в тщательно отглаженный, неброский бежевый костюм; аккуратно завязанный галстук весьма сдержанной расцветки; стоял он выпрямившись, но без напряжения, сцепив руки за спиной, как хозяин всего, что видит, – впрочем, именно так оно и было.
– Мистер Хоукин, – засеменила к нему пухленькая розовенькая девушка, неся перед собой на вытянутых руках толстую книгу. – Джентльмен хочет вот эту, но ценника на ней нет…
– «Рисунки Дега», второе издание, восемь девяносто пять плюс налог.
Поразившись его дару помнить абсолютно все, она закатила глаза, плававшие за толстыми линзами, будто рыбы в аквариуме, выдохнула благодарность и поспешила к покупателю. С виду все шло нормально: открытки, книги, репродукции и слайды бойко распродавались; а на предметы, имеющие хоть какое-то отношение к Энгру, спрос был прямо-таки ажиотажный – да и чего ж еще ждать, если наверху проходила выставка его римских набросков из частных коллекций; но упомянутому ажиотажному спросу оказался мастерски противопоставлен предварительный заказ на широкий ассортимент сувениров и изданий о творчестве Энгра, так что полки не пустели, а барыш рос. И все же, несмотря на это, все явно шло не так, как следовало, что подтвердил мимолетный взгляд, брошенный Хоукином на крепко сложенного мужчину в черном костюме. Разглядывая с показным интересом репродукции работ Фрагонара, тот на самом деле не спускал глаз с Хоукина, на миг встретившегося с взглядом глубоко посаженных глаз и поспешно отвернувшегося; воспоминание о холодном взгляде этих самых глаз и совсем уж ледяном голосе субъекта, слышанном нынче утром, снова изгнало улыбку с губ Хоукина.
– Будьте в полдень, – изрек субъект. Ничего более, и молча двинулся вдоль полок.
Первым делом Хоукина охватил гнев: да кто такой этот незнакомец, чтобы являться сюда и разговаривать в подобном тоне?! От киоска было рукой подать до комнаты охраны и ее начальника Легри, как сыр в масле катавшегося там в складках жира, не давая им обвисать посредством обильного завтрака, увенчанного чашкой кофе с пирогом.
– Вот и будь на месте, – наказал Легри своим маслянистым голосом. – Ежели тебе велено там быть, вот и будь. Я его знаю. Он из правительства.
Правительство. Собственно говоря, все они здесь государственные служащие, но слово «правительство», возглашенное столь уважительным тоном, означает нечто высшее, ранг более высокого порядка, визит весомого авторитета. Так что Хоукин ждал, и это сказывалось на его расположении духа отнюдь не лучшим образом. Обычно миролюбивый, более-менее довольный своим надежным положением и получающий наслаждение от работы индивидуум, сейчас он был грубо выбит из умиротворенного настроения и отнюдь не радовался этому. Все утро человек из правительства держался на виду, то и дело проявляя больше интереса к менеджеру, нежели к выставленным товарам, а его глаза, смахивающие на перископы, полускрытые нависающими кустистыми бровями, источающие ощущение пронзительной мощи, постоянно тревожили Хоукина и мало-помалу заставили его погрузиться в тревожные раздумья о том, в каких таких тайных преступлениях он повинен. Ближе к полудню он чуточку развеялся, устраняя неисправность одного из кассовых аппаратов. Но, едва отвернувшись от кассы, он заметно вздрогнул, обнаружив, что тяжеловес стоит в каком-то футе от него.
