— Нет! — донесся от стойки бара резкий голос Ксении, и Александр с раздражением подумал, что за все восемь лет, которые они вместе проработали в одной редакции, он, кажется, ни разу не слышал, чтобы эта женщина хоть с чем-то вот так сразу согласилась. Впрочем, бармен это тоже должен был знать, так что пусть выпутывается сам.
Не прислушиваясь к дальнейшему разговору, он склонился над столиком, надеясь, что Ксения его не заметит — в последнее время она доставала его особенно навязчиво. Правда, он, как правило, с успехом ее отбривал, но сегодня у него не было ни малейшего желания с ней общаться.
Она подошла, звонко стуча тонкими каблуками по мраморным плитам пола. А он, видя, что его жалкая попытка остаться незамеченным не удалась, опять потянулся за стаканом, в котором еще оставалось немного спиртного. Лучше было допить все и сразу, до начала неминуемого и наверняка неприятного разговора. Иначе существовал почти стопроцентный риск не почувствовать от выпитого никакого удовольствия. Глаза Ксении на мгновение задержали его руку. Но — не остановили.
Александр с независимым видом тщательно пережевывал кусочек сыра.
— Мы можем поговорить?
Сыр был сухой и, что называется, драл горло. А тут еще, как назло, нужно было отвечать.
— Опять будешь читать мораль? — демонстративно тоскливо выдавил он из себя и поднял на нее глаза.
Серый костюм с высоким воротником-стойкой был застегнут наглухо, до последней пуговицы. И не выглядел чопорным только потому, что был узок и четко прорисовывал плавные изгибы фигуры. Волосы Ксении были бы светло-русыми, если бы она не пользовалась оттеночным шампунем, который придавал им пепельный цвет. За восемь лет их знакомства Ксения немало экспериментировала со своей гривой, особенно упражняясь в колористике. Были и «гнилая вишня» и даже «баклажан», «перья» и «металлик». Но пепельный шел ей больше всего. Он был строг, как сама Ксения. И благороден, чего у нее тоже нельзя было отнять. Правда, Александр скоро принялся подшучивать: «Все серенькое, серенькое… Мне скоро начнет казаться, что я работаю рядом с большой серой мышью». Ксения обиделась, но он знал, что это ненадолго — она привыкла к его «солдатским» остротам. Сам Александр любил яркие вещи, особенно водолазки. И ненавидел галстуки, так как они были неутилитарны и мешали свободно дышать.
Александр еще раз окинул ее взглядом и сдавленно вздохнул: если бы они не были знакомы и случайно встретились где-нибудь на вечеринке, он ни за что не заподозрил бы, что эта красавица кроткого вида — сухарь и зануда, изводящая своих сотрудников постоянными нотациями и нравоучениями. Впрочем, это было не совсем правдой — Ксения изводила своими приставаниями только Александра. Так сложилось исторически. Почему? Он давно перестал ломать голову над этим вопросом, как над неразрешимым. Может быть, избрала его в качестве боксерской груши, на которой разряжала постоянные стрессы, обычные в журналистской работе. Конечно, Александр предпочел бы, чтобы она нашла себе любовника и разряжалась по-другому, но с любовниками у Ксении как-то не клеилось.
На Ксению демонстрация его нежелания вступать в разговор впечатления не произвела. Она поставила на столик свой коктейль в высоком разноцветном бокале, с засахаренной долькой лимончика на ободке, и уселась напротив.
— По-моему, ты уже давно вышел из того возраста, когда чтение морали может оказать хоть какое-то воздействие.
Александр пожалел, что не сказал это первым и сразу же. А так пришлось просто согласиться.
— И чего же ты от меня хочешь?
У него пронеслось в мозгу, что, возможно, он перестраховывается. Разве не может она просто присесть рядом за столик, чтобы не в одиночестве пить свой молочно-фруктовый коктейль? Без намерения одновременно заниматься его воспитанием. Впрочем, это было бы почти нереальным счастьем.
— Я от тебя ничего не хочу, — спокойно сказала Ксения. — Слава Богу, за те годы, что мы знакомы, у нас было время отхотеть по поводу друг друга на все сто. Ты должен это понимать. Я говорю с тобой только потому, что вижу, как сгущаются тучи над твоей бестолковой головой. Кстати, это видят все, кроме тебя.
