Вчера во дворце культуры железнодорожников имени Феликса Дзержинского, на комсомольском собрании, случилась драка. Сразу после лекции о юных годах Ильича председательствующий Лев Косуля вынес на голосование вопрос об исключении из рядов комсомольской организации Батыра Убекова за то, что тот четыре раза подряд пропускал субботники. Случай в нашем городке вопиющий. Проголосовали. Почти все были за исключение, даже Зина. И только двое были против. Первым был сам Батыр, а вторым я. Я очень люблю Зину, но и Батыра я тоже в беде не бросил. Он — мой друг.
Как только голосование закончилось, все стали ругать Убекова и меня. Даже Зина ругала. Вот тогда то Батыр и подрался с Косулей. Разнимали их долго, что–то кричали о партийной дисциплине и поступках не достойных комсомольцев. Все шумели и были заняты, а я стоял на стуле заднего ряда, и смотрел на активную Зину.
Ее я полюбил два месяца назад, летом. Нас познакомил Гоша Зяблик, и я сразу понял, что это любовь.
Тогда в июле Батыр уехал вместе с отцом в Казахстан навестить свою бабушку. Я же остался один и если бы не полюбил Зину, то наверное умер бы от скуки. Каждый вечер я приходил к ее дому и садился на скрипучие качели, которые даже при легком покачивании издавали такой душераздирающий звук, что все кошки района обходили их стороной. Так я сидел и ждал, когда она пройдет мимо. И когда это все–таки случалось, я подбегал к ней и всегда спрашивал:
— Как дела, Зина?
— Хорошо, — отвечала обычно она.
— А куда ты идешь?
— По комсомольским делам, — следовал обычный ответ, и на этом мы расставались.
Но так длилось не долго. Однажды я не выдержал и признался ей в любви. Сначала она очень серьезно посмотрела на меня, а потом улыбнулась и сказала:
— А если любишь, докажи!
— Как?! — готовый срыть Эверест до основания и выпить стакан серной кислоты, закричал я.
— Вступи в комсомол!
И я согласился, потому что очень любил Зину.
На следующем собрании Лев Косуля лично вручил мне корочки комсомольского билета и со словами «в нашем полку прибыло» пожал мне руку. Все тогда зааплодировали и радостно закричали. А ко мне подошла Зина и сказала, что это самый счастливый день в ее жизни.
Очень скоро мне объяснили, что просто состоять в рядах комсомольской организации и ничего не делать никак нельзя. И мне было дано ответственное задание. Зина со всей серьезностью подошла к моему дебюту на сцене общественной деятельности и строго меня наставляла:
— Сегодня вечером, — говорила она, — ты пойдешь к Елисею Воробьеву, он живет на улице Свердлова, 21 квартира 3. Ему уже 87 лет и мы держим над ним шефство, приносим ему продукты, покупаем газеты и играем с ним в шахматы. Когда еще был жив Ленин, и шла кровопролитная Гражданская война, он был в самой гуще событий, то есть непосредственным участником.
Последние слова она сказала очень проникновенно, смотря мне прямо в глаза. И деловито поправляя воротник моей рубахи, она продолжала:
— Ты должен будешь порасспросить Елисея Михайловича о тех годах и к следующему собранию подготовить лекцию, в которой расскажешь о негативном влиянии царизма и его политики милитаризма на рабоче–крестьянские массы. Лекцию назовешь «Мечи и орала». Понял?
Я кивнул.
— Вот, возьми, — сказала Зина протягивая мне пятнадцатикопеечную монету, — купишь товарищу Воробьеву «Правду». А сдачу вернешь в партийную кассу.
После этого она почему–то по–пионерски отсалютовала мне и повернувшись ушла. Я тоже отсалютовал ей, но это приветствие вышло уже вдогонку моей любви.
Тем же вечером я отправился к Елисею Михайловичу, не забыв при этом купить по дороге газету. Двери мне открыл щуплый старичок с совершенно седой головой и впалыми щеками.
— Комсомолец? — спросил он, не впуская меня в квартиру и осматривая с ног до головы.
— Комсомолец, — ответил я.
Воробьев немного постоял в молчании и позволил мне, наконец, войти.
— А я Вам газетку принес, «Правду».
— Спасибо внучек, положи на комод.
Я положил газету в указанное место и, пройдя в комнату сел на диван.
— Ну, — глядя на меня прямо в упор, произнес Елисей Михайлович.
