I
Увидев остановившуюся в дверях индеанку, Литума догадался, о чем она собирается рассказать. Об этом она, похоже, и поведала, шамкая и брызгая слюной, пузырившейся в уголках ее беззубого рта. Но на кечуа.
– Что она говорит, Томасито?
– Я плохо разбираю, господин капрал.
Молодой полицейский обратился к женщине тоже на кечуа, помогая себе жестами, и попросил говорить медленнее. Женщина все так же не разборчиво повторила свои слова, которые показались Литуме варварской мешаниной звуков. Его вдруг охватило беспокойство.
– О чем она толкует?
– У нее пропал муж, – шепотом ответил его подчиненный. – Кажется, четыре дня назад.
– Это уже третий, – пробормотал Литума, чувствуя, как на лице выступает пот. – Чертовщина какая-то.
– Что теперь будем делать, господин капрал?
– Возьми у нее показания. – По спине Литумы пробежал холодок. – Пусть расскажет тебе все, что ей известно.
– Что здесь творится, подумать только! – воскликнул молодой полицейский. – Сначала был немой, потом Альбинос, а теперь вот бригадир с дорожного строительства. Но это невозможно, господин капрал!
Возможно или невозможно, но такое происходит уже в третий раз. Литума представил себе, с какими замкнутыми лицами и пустыми глазами будут слушать его жители Наккоса – пеоны из рабочего поселка, индейцы из общины, когда он будет выспрашивать у них, что случилось с мужем этой женщины; он вспомнил ощущение беспомощности и безнадежности, которое испытывал, допрашивая их о других пропавших, вспомнил эти покачивания головой, односложные ответы, ускользающие взгляды, нахмуренные лбы, поджатые губы. И на этот раз будет то же самое.
Томас уже начал расспрашивать женщину, ее показания он записывал в блокнот плохо отточенным карандашом, то и дело смачивая его слюной.
«Значит, опять объявились террористы, чертовы терруки, чтоб им… – размышлял Литума. – Теперь они могут нагрянуть в любую ночь». У него были показания еще одной женщины, заявившей о пропаже альбиноса Касимиро Уаркаи, она была то ли его женой, то ли матерью, тут никогда толком не разберешь. Он шел на работу или, может быть, с работы и не дошел до места. А немой Педрито спустился в поселок, чтобы купить бутылку пива, да так и не вернулся обратно. Никто не заметил, чтобы перед исчезновением Альбинос и Педрито были больны или напуганы. Прошло уже три недели после случившегося, а капрал Литума и его подчиненный – рядовой полицейский Томас Карреньо – пребывали в таком же неведении, как и в первый день расследования. Вот именно что чертовщина, мать твою. Литума вытер ладони о брюки.
Начался дождь. Крупные капли забарабанили вразнобой по гофрированной жестяной крыше. Не было и трех, но затянутое тучами небо потемнело, казалось, что наступила ночь. Вдали загрохотал гром, покатился по горам, смешиваясь с глухим ворчанием, поднимавшимся из земных недр, населенных, как считали здешние горцы, быками, змеями, кондорами и духами. Неужто они и вправду верят в это? Конечно, господин капрал, они даже молятся им и делают подношения. Разве вы не видели тарелки с едой, которые они оставляют в ущельях Кордильеры? Когда Литуме рассказывали о таких вещах в погребке Дионисио или на футбольном матче, он не мог понять, говорили это всерьез или просто разыгрывали его как чужака – жителя побережья. Время от времени то на фоне открытой двери, то в окне мелькала золотистая змейка, в стремительном броске пробивавшая тяжелые тучи. Горцы, наверное, так и думают, что молния – это небесная ящерица. Водная завеса скрыла бараки, бетономешалки, катки, джипы, хижины индейцев, разбросанные среди эвкалиптов на склоне горы напротив. «Будто все исчезли», – пронеслось в голове у Литумы. На строительстве дороги работало около двухсот пеонов, все они были пришлые – из Аякучо, Апуримака, особенно много людей пришло из Уанкайо и Консепсьона, что в провинции Хунин. С побережья же, напротив, не было ни души, по крайней мере, он никого не знал. Даже его помощник был не из прибрежной зоны. Правда, хотя Томас родился в Сикуани и говорил на кечуа, он больше походил на креола. Кстати, это он привел в Наккос немого Педрито Тиноко, того самого, что исчез первым.
