Иннокентий А. Сергеев
ЛИБРЕТТО ДЛЯ ЖОНГЛЁРА
Пролог
Было летнее утро. На утоптанном песке дороги, пустынной, как обычно в это время суток, сидел человек и уплетал бананы. Одет он был скорее странно, нежели неряшливо. Возраст его определить было бы столь же трудно, как возраст рыцаря на миниатюре старинной рукописи, - можно было сказать только, что он не молод, но пожалуй, что и не стар. Бороды у него не было, или же она у него не росла, как это сказано об Александре Македонском, неважно кем. Человек этот сидел спиной к дороге и был настолько поглощён своим занятием, - не лишённым, видимо, известной приятности, - что даже не заметил, как справа от него на песок легла тень. Доев очередной банан, он обернулся, вероятно, для того чтобы аккуратно разложить кожуру на дороге в виде морской звезды, как он это проделал предыдущие пять раз, и только тогда обнаружил, что за его спиной стоит некий упитанный господин, одетый по-дорожному - с саквояжем в руке, благородной внешности, добродетельный, милостивый и великодушный, мудрый и щедрый, стоял он в непринуждённой позе, возложив свою правую руку в белоснежной перчатке на изящную, ручной работы трость и, словно бы задумавшись о чём-то важном, смотрел. Скарамуш, - а это был именно он, - застыв с банановой кожурой в руке, приветливо улыбнулся. - Вот, - пожаловался он незнакомцу. - Не могу удержаться. Он помахал кожурой. - Не могу устоять. Вредно есть столько мучного, а вот... - Мучнистого, - негромко поправил его господин с тростью. - Позвольте, однако, спросить, на что вы собираетесь употребить эту кожуру? - Разложу её на дороге, - просто ответил Скарамуш. - Позвольте узнать, зачем? - Вдруг кто-нибудь поскользнётся. Смешно будет. Незнакомец осуждающе покачал головой. - Дурацкая шутка, - сурово заметил он. - Верно! - весело согласился Скарамуш. - Дурак будет, если поскользнётся! Незнакомец не засмеялся. - Мне представляется, - сказал он после некоторой паузы, - что мы попутчики. - Это зависит от того, куда следует ваша милость. - Скорее, от того, куда следуете вы. - А куда-нибудь, - беспечно отозвался Скарамуш. - Позвольте, однако, спросить, как вы предполагаете узнать то место, куда вы идёте. Скарамуш погрузился в раздумье. - Что-то я не понял, - признался он наконец. - Когда вы придёте... - Да? - Как вы узнаете, что пришли? - Куда? - Туда, куда вы идёте. - Не знаю, - пожал Скарамуш плечами и тут же добавил. - А вы как думаете? Ответа не последовало. Скарамуш поднялся на ноги. - А я вот виноградом торговать пытался. Вы бы лучше спросили, откуда я иду. - Мне это не интересно, - сказал незнакомец. - Напрасно. У меня был виноград всех-всех сортов, самый отборный! И дамские пальчики, и дамские зубки, и дамские коготки, и... - Можете, не продолжать. - Но увы! - Я вижу, вы не слишком преуспели. Скарамуш скорбно вздохнул. - Не повезло? - Очень повезло! Повезло, что ноги унес... - Как же мне называть вас... - задумчиво проговорил незнакомец. - Что вы, ваша милость! - всплеснув руками, заторопился Скарамуш. - Я не более, чем скромный виноградарь, какое уж тут названье! - Но теперь вы более не виноградарь, - заметил незнакомец. - Если я вас правильно понял. - Увы, - печально произнес Скарамуш. - Вы меня поняли правильно. - Я буду называть вас Попутчик. Скарамуш смиренно склонил голову. - Как будет угодно вашей милости. - Пойдёмте, я что-то устал стоять. - Постойте! - Да? - незнакомец обернулся. - В чём дело? - А как мы узнаем, что уже пришли? - Я пойму, - сказал он и едва слышно добавил. - Я большой мастер по таким делам. - Тогда я буду называть вас Мастер! - сказал Скарамуш, воодушевляясь. Мой Мастер, могу ли я просить вас об одной милости? - Сколько угодно, однако, пойдёмте же! Скарамуш бросился догонять. - Зовите меня Скарамуш, мой Мастер. Видите ли, таково моё имя. - Ну что ж, пожалуй, так будет даже лучше, - согласился незнакомец. - А ваше имя?.. - спросил Скарамуш, всё более набираясь смелости. - Людовик, - с достоинством произнёс его теперь уже спутник. - Людовик?.. - Людовик Пятнадцатый. Скарамуш встал как вкопанный и, молитвенно заломив руки, воскликнул: - О мой король! Мы объедем весь свет! Неизвестно, к кому он обращался, ибо глаза его были возведены к небу, бывшему, к слову сказать, безупречно ясным, как обычно в это время года. Здесь
