Курьез с шедевром

Это было очень давно. Я бегал еще в первый класс. Однажды учительница сказала нам: «К следующей пятидневке вы должны выучить по своему выбору стихотворение — какое угодно, пусть даже оно будет невелико». Мне задание понравилось: я уже знал наизусть два стихотворения, одно большое — «Песнь о вещем Олеге» и одно маленькое — «Прощай, немытая Россия». Первое много раз читал мне дед, второе застряло в памяти от старших сестер, учивших его по школьному заданию. Хотелось, конечно, прочитать «Песнь», но я был болезненно застенчивым, краснел до слез по всякому пустяку даже среди домашних и потому знал, что не смогу прочитать до конца такое длинное стихотворение. Оттого-то, когда пришел мой черед, я встал и, заливаясь краской, пробубнил восемь строчек:

Странно, учительнице мое чтение понравилось, и она предложила мне выступить с этой же декламацией на предстоявшем общешкольном вечере. Покраснев до корней волос, едва не плача, я промямлил и на вечере:

И опять успех! Мне дали премию — сборник басен Демьяна Бедного.

С тех пор я встречал это стихотворение великое множество раз: и на школьных уроках, и на студенческих лекциях, и в книгах самого Лермонтова, и в книгах о нем, и в передачах радио, и в передачах телевидения, и в газетных статьях о патриотизме русской литературы, — словом, оно сопутствовало мне всю жизнь, и при этом о нем всегда говорилось как о «замечательном восьмистишии», «одном из важнейших произведений великого поэта», «одном из самых сильных и смелых политических произведений» его, «одном из шедевров русской политической лирики» и т. п. Однако от столь частых встреч стихотворение стерлось в моем сознании до безликости затасканного клише, ничуть не волновало и утратило для меня всякий интерес. Но в каком-то литературном разговоре меня поразила однажды фраза: «Как мог Лермонтов с его пронзительной любовью к родине назвать Россию «страной рабов»?!» Эти случайно услышанные слова вдруг в неожиданном свете представили мне все стихотворение. Действительно..

Я стал читать и перечитывать знаменитое восьмистишие, обдумывая каждое слово, обратился к работам исследователей, заинтересовался историей его публикации. Исследователи спорят о том, когда оно было написано, какую его редакцию следует считать истинной, характерны ли для Лермонтова тот или иной эпитет, та или иная рифма и т. д. Меня же под влиянием многих открывшихся фактов и долгих раздумий заинтересовало нечто более существенное, я пришёл к глубокому сомнению: да точно ли, что Лермонтов автор этих широко известных строк?

До сих пор решительно и определенно авторство Лермонтова не ставил под вопрос, кажется, никто. Но некий отблеск сомнения порой все же блуждал на некоторых лицах, тревожил иные умы, но тут же, впрочем, решительно гасился, как дьявольское наваждение. Любопытнейший образец этого мы встречаем у литературоведа-текстолога Е. Прохорова. Ему нравятся слова академика Павлова «факты — воздух ученого», он считает полезным напомнить их в своей статье о стихотворении «Прощай…» Но вот другой литературовед, М. Ашукина, привлекает наше внимание к тому факту, что публикатор этого стихотворения П. И. Бартенев плохо знал почерк Лермонтова и, следовательно, мог ошибочно принять один из попавших ему в руки текстов за авторскую рукопись. Как же поступает, столкнувшись с этим фактом и вполне резонным допущением, на нем основанным, последователь Павлова? Довольно неожиданно. Он заявляет: «Такой вывод необоснован, так как (!), делая подобные «допущения», можно дойти и до утверждения, что это стихотворение вовсе не Лермонтова». Ничего себе «так как»! Это очень похоже на то, как если бы на врачебном консилиуме один его участник высказал основанное на фактах исследования предположение, что больной неизлечим, а другой участник именно по причине неизлечимости и неотвратимой смерти больного решительно и убежденно отверг бы предположение коллеги. Как видим, наш текстолог просто испугался вывода, к которому могла привести логика фактов и умозаключений, он просто отмахнулся от него. Оказывается, воздухом-то он считает не все факты, относящиеся к предмету исследования, а лишь те, которые не противоречат желательному для него выводу. Вот вам и Павлов…