Звон, звон со всех сторон. Кажется, во всех церквях этого скованного холодом города, засыпанного снегом и заснувшего на берегу реки, одновременно били в колокола. Звуки стекались в один, переплетались, пронизывали стены старинного аббатства, вибрировали вместе с ними, проникали вовнутрь, уносили меня ввысь, в запредельные дали. И там, наверху, сливаясь с чистыми голосами певчих, я парила, летала, свободная от всего, нимало не заботясь, что происходит внизу. Вечер проникал сквозь огромные окна с цветными витражами, играл на каменных колоннах, прятался под белым, с позолотой, потолком храма. Какая разница – ведь это всего лишь бред, лишь сон… Но в нем так хорошо!
Все же взглянула вниз. Людская суета – огромный храм битком набит. Женщины в длинных пышных платьях… Серебро и золото их нарядов разбавляли багряные мантии кавалеров. Все молчат, смотрят спектакль, что разворачивается перед ними. В тишине, наполненной лишь звуком дыхания тысячной толпы, редкими покашливаниями да треском сотен свечей, слышался глубокий грудной голос епископа. Рядом с ним, на синей ковровой дорожке, замерла молодая женщина с распущенными рыжими волосами. На ней платье цвета золота и парчовая мантия, подбитая горностаем. Я не видела ее лица, пока она не подняла взор к небу. Вряд ли бы заметила меня, парящую, летящую, но… Женщина, казалось, смотрела только на меня. Я поняла, о чем она думает. Осознала, что она держится из последних сил. Боль поселилась в ее животе, расползалась стремительно, подобно злокачественной опухоли, по телу, выжигая внутренности. В голове у женщины билась мысль: «Отравили!» Какой-то странный у меня сон…
Опять звон колоколов. Бум! Бум! Я вновь унеслась ввысь, разрывая нашу связь. Парила, свободная и невесомая, впитывая густой бас священника. Кажется, говорил он на латыни:
– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti…
Надо же, словно отпевает кого-то! Нет, не женщину, склонившую голову, но так и не распростершуюся перед ним на дорожке, хотя священник, кажется, ждал именно этого. Она еще жива, еще сильна. Да и я не собираюсь сдаваться!
Пожалуй, пора возвращаться. Открыла глаза, приходя в себя в своем мире, выныривая из забытья. Боль, моя неверная подруга, о которой почти забыла, паря под потолком аббатства, напала сразу же, ударила в спину, размозжила грудь, вдобавок приложила по голове. Хорошо мне досталось! Треснувшая приборная панель, выбитое лобовое стекло, остатки айрбэгов, что выстрелили сразу же, при первом кувырке… Руль врезался в грудь, словно решив стать частью моего организма. Из-за него трудно дышать и не могу пошевелиться. И кровь… кровь везде! Моя, подмерзающая, хотя я давно уже замерзла, но все еще жива. Холодный воздух проникал сквозь разбитое стекло в кабину маленького «Рено» – подарка самой себе на тридцатилетие. Хорошо же я отпраздновала! Молодец, Лизка, куда лучше. Вместо лобового столкновения с летевшей по встречной фурой выбрала кувыркнуться с насыпи на скорости сто километров в час.
Каждый вздох становился персональным адом, вырывался со стоном наружу, превращался в белый пар на морозе, клубился около рта. Мысли тоже клубились, то появляясь, то исчезая. Надо же, все-таки сделала двойной прыжок, о котором так мечтала в детстве, когда мама отдала на фигурное катание! Пусть на машине, пусть вместо катка – обледенелая дорога, зато прыжок хорош, на целый тройной аксель потянет. Уже не помню, как летела, но крутило знатно. Выход, правда, подкачал – тормозила в дерево. Не повезло! За такое точно снизят оценки, если выживу…
На грани затягивающегося пеленой сознания услышала истошные вопли сирены. «Скорая»? Глядишь, и правда спасут. Главное, дождаться, прогнать страшную апатию, что уносила боль, да меня за собой в место, где не существует законов времени и пространства, где звонят колокола, но не по мою душу… Мысли путались. Почему-то я вновь очутилась под сводами огромного храма. Не имело значения, что в тот момент я лежу в разбитом новеньком «Рено» рядом с загородным шоссе, что руль и мотор от удара переместились в глубь салона и мое тело проиграло им спор за жизненное пространство. Не имело значения, потому что… Эта женщина, что стояла с гордо поднятой головой, она тоже едва держалась, но была столь важна Мирозданию, что меня выбрали на ее роль. Какой, однако, бред… Но зачетный!
