Колоритная фигура Ивана Грозного издавна привлекала к себе внимание не только историков, но и деятелей литературы и искусства.
Далеко неоднозначной оказалась память, которую сохранил народ о первом русском царе и членах его семьи.
Когда воссияло на небе красное солнышко,
Когда становилася звезда подвосточная,
Тогда воцарился Грозный царь Иван Васильевич, —
пели по крестьянским избам народные сказители. Иван IV в русских исторических песнях – это победитель Казани, грозный повелитель, надежда русской земли. И в то же время он крайне жесток, мнителен, неуравновешен.
Судьба грозного царя – яркий пример того, как умный, образованный, талантливый человек (хотя историк Н. И. Костомаров высказывает иную точку зрения) поставил свои силы на службу злу. В Иване IV сочетались задатки крупного государственного деятеля – и деспота, тонкого, красноречивого литератора – и палача. С детства окруженный лестью и казнокрадством, преклонением и дворцовыми интригами, он был все же больше тираном, чем государственным деятелем. Грозный стал первым из русских правителей, отождествившим себя с государством, а потому, с одной стороны, он считал, что противоречить царю – это чуть ли не государственная измена, а с другой – оправдывал собственную вседозволенность. Так что в политике Иван IV проделал сложную эволюцию, переходя от «Избранной рады» к опричному террору, а от него – к абсолютно бесполезным казням и убийствам.
«Несмотря на все умозрительные изъяснения, – писал в своей «Истории государства Российского» H. М. Карамзин, – характер Иоанна, героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах, мужества в старости, есть для ума загадка». И такие суждения об Иване Васильевиче Грозном мы находим в исторических и публицистических сочинениях, литературных произведениях уже более четырех столетий. Либералы и демократы России и Украины, «привыкшие посыпать голову пеплом», поддерживают точку зрения H. М. Карамзина, называя Грозного тираном. Сторонники сильной государственной власти (а таких в государствах не так чтобы малое количество) считают действия Ивана Грозного правильными. Подтверждением этому может служить и требование ряда церковнослужителей и мирян России причислить Ивана Грозного к лику святых.
Так чем же объяснить такие расхождения в оценках? Конечно же, отсутствием достаточного количества документов. В свое время известный знаток времени Ивана Грозного историк С. Ф. Платонов писал: «Главная трудность изучения эпохи Грозного и его личного характера и значения не в том, что давняя эпоха и ее центральное лицо сложны, а в том, что для этого изучения очень мало материала. Бури Смутного времени (начало XVII ст.) и знаменитый пожар Москвы 1626 года истребили московские архивы и вообще бумажную старину настолько, что события XVI века приходится изучать по случайным остаткам и обрывкам материала». Дошедшие до нас материалы отрывочны и часто противоречивы. Царь и его государственные летописцы излагали московские дела по-своему, но по-своему же их изображали и политические противники Грозного, и иностранцы.
В зависимости от того, чьи свидетельства историк или литератор принимал за истину, создавался субъективно-идеалистический образ царя – тирана или «образцового» правителя государства.
В этой связи необходимо указать на тот значительный ущерб, который нанесли изучению эпохи Ивана Грозного и ее отражению в литературе и искусстве субъективно-идеалистические оценки личности Ивана Грозного, получившие хождение в 40-е годы XX века.
Тогда вокруг имени Ивана Грозного возник самый настоящий ажиотаж. В романах, кинофильмах, театральных спектаклях, а также в учебниках и научных трудах по истории его изображали как «великого государя». Именно так – «Великий государь» – называлась пьеса В. А. Соловьева, чуть ли не ежедневно шедшая на сцене академического театра им. А. С. Пушкина в Ленинграде.
Крупнейший знаток эпохи Грозного, историк академик С. Б. Веселовский с тревогой и грустной иронией в «Исследованиях по истории опричнины» (М., 1963) писал: «Реабилитация личности и государственной деятельности Ивана IV есть новость, последнее слово и большое достижение советской исторической науки. Но верно ли это? Можно ли поверить, что историки самых разнообразных направлений, в том числе и марксистского, 200 лет только и делали, что заблуждались и искажали прошлое своей родины, и что «сравнительно недавно» с этим историографическим кошмаром покончено и произошло просветление умов».
