«Я устала, — думала Виолетта, глядя на окружающие ее лица. — Я хочу домой! Я хочу вернуться. Мне надоело сборище этих надутых индюков. Они же абсолютно тупые. Сверкающие брюликами бездарные тупицы, которым, по сути, больше нечем гордиться, и… задницы с глазками», — вспомнила она свой любимый фильм и не выдержала, рассмеялась.
Но вовремя остановилась. Потому что здесь было принято ругаться, а Виолетта не хотела быть на них похожей. Это раньше она стремилась сюда, мечтала, как поразит их. Поразит этот мир, называющий себя элитой. Поразит — и низвергнет.
Зачем? Тут ничего хорошего нет. Низвергать их — еще тот геморрой. Совсем другие интересы.
Случайный знакомец, Виталик, что-то шептал ей тихо — Виолетта не слышала, погруженная в собственные размышления. Она закрыла глаза на секунду, чтобы вернуться к себе. Раньше Виолетте достаточно было вспомнить Карло Гонсало. Теперь все чаще ей требовалась Аська. Но Аськи рядом не было. Как и Карло Гонсало с его странными стихами.
— «И зрячему дано увидеть…» — прошептала Виолетта одними губами. — Где же твое облако, Ася? И где ты сама? Или я стала слишком зрячей, чтобы что-то увидеть там, высоко на небе?
— Что ты говоришь? — наклонился к ней Виталик.
Она открыла глаза, чтобы ослепнуть от пустоты, царящей вокруг. И — не ослепла. В мире, где теперь жила Виолетта, все были зрячими, все видели только внешнее, отказываясь проникнуть внутрь. Может быть, им было просто страшно увидеть, какие они на самом деле?
— Ничего, — мотнула она головой, смотря мимо него.
«Ты сама сюда стремилась, — напомнила она себе. — Ты ведь хотела доказать миру, что что-то собой представляешь… Все, кто этого хочет, рано или поздно оказываются именно в этом лепрозории…»
Дверь открылась. На пороге, разговаривая со своим спутником, известным «чего-то-там» магнатом, стояла высокая молодая женщина. Тяжелый подбородок и крупный нос делали эту юную даму похожей на лошадь, но глаза были красивыми, а блеск бриллиантов, которыми дама была усыпана, как рождественская елка, так удачно отвлекал внимание, что тяжелый, выдающийся вперед подбородок и этот самый нос-рубильник казались скорее достоинствами, нежели несовершенством.
Она поймала пристальный взгляд Виолетты, вскинула глаза и недоуменно посмотрела в ее сторону. Конечно, она ее узнала. Глаза вспыхнули, но не радостью, а точно так же, как и Виолеттины, ненавистью.
Она что-то быстро сказала спутнику, тот кивнул. Виолетта знала, что последует дальше. Ненависть скрылась за лицемерной улыбкой.
Вновь вошедшая быстрыми шагами пересекла зал и спустя секунду уже стояла перед Виолеттой, сияя лучезарнейшей улыбкой.
— Виолетточка! Как я рада тебя тут видеть? — Ее руки распахнулись, готовые заключить Виолетту в «дружеские объятия».
Виолетта попыталась отодвинуться в сторону — поздно! Ей ничего не оставалось, кроме улыбки, за которую она себя ненавидела, и тихого ответного приветствия:
— Здравствуй, Алена…
Но после этого она повернулась к Алене спиной и пошла прочь.
Только в темноте, оставшись одна, Виолетта позволила себе расслабиться. Ее кулаки непроизвольно сжались, на лбу выступила испарина. «Я до сих пор ее ненавижу», — призналась она себе, как признаются в слабости, ибо это тоже была слабость.
Она постаралась справиться с собой и с нахлынувшими воспоминаниями. Все по-другому, напомнила она себе. Теперь все по-другому. Она же хотела попасть на этот олимп — ее желание исполнилось. И пусть ей здесь тошно, это никого не волнует. Желание-то выполнено, в чем дело, мадам?
А там, за спиной, в далеком прошлом, из которого непокорная память Виолетты иногда возрождала смех, слезы и детскую печаль, все еще стояли тени тех, кто был ей дорог, с кем она охотно осталась бы навсегда, до своей смерти, если бы не…
Ощущение их присутствия было столь сильным, что ей послышались шаги, дыхание за спиной, — Виолетта вздрогнула от этой явственности ощущений, обернулась.
Нет, за ее спиной снова стояла Алена.
— Прости, что я снова рискнула тебя потревожить, — сказала она. — Но меня до сих пор волнует один вопрос…
