Летом в Хвалынск, как всегда, нагрянули художники. Хвалынск в наших местах слывёт «второй Швейцарией».
Первых гостей Марья Лукинична проворонила, зато, когда приехали трое бородачей из Питера, она всех троих забрала к себе.
— Дом у меня большой, — сказала Марья Лукинична, — места всем хватит. Хотите — в горнице живите, хотите — в двух других комнатах.
И тихонько пожаловалась на судьбу:
— Раньше-то я постояльцев не пускала, а теперь пришлось: пенсия маленькая, а жить на что-то надо…
Бородатые питерцы дружно поохали, сочувствуя бедной старушке, и тут же выдали ей небольшой аванс.
— Месяц пройдёт — остальное отдадим, — пообещал ей курчавый очкарик. — Кто знает, сколько мы здесь протянем?!
— Обычно до осени живут, — сказала Марья Лукинична, — которые от службы, конечно, свободные.
— Мы не свободные! — улыбнулся очкарик. И, спохватившись, представился: — Фурш Анатолий Яковлевич, инженер-электронщик. А это — мои коллеги: Синцов Гриша и Гергуладзе Автандил.
Так, с разговорами довела Марья Лукинична гостей до своего дома. После небольшого совещания художники решили разместиться в просторной горнице: втроём веселее, да и хозяйке забот меньше.
С рисованием, конечно, в первый день ничего не получилось: пока в баню сходили да пока обедали, тут и день к закату пошёл.
— На пленэр завтра с утра двинем, — сказал Анатолий Яковлевич, — а сегодня лучше выспимся хорошенько.
Поужинали гости и легли спать. И Марья Лукинична в своей комнатке легла.
А утром…
— Братцы! — услышала она сквозь сон удивлённый и вместе с тем радостный голос очкарика Фурша. — Кто в моём альбоме так порезвился?!
Выглянула Марья Лукинична в горницу и видит: сидит за столом Анатолий Яковлевич и альбом огромный листает. А за его спиной другие бородачи стоят и в этот альбом смотрят.
— Это не я! — говорит Автандил. — Ты мою руку знаешь, это не я!
— А я примитивной живописью никогда не увлекался, — шепчет Синцов. — Меня всегда к реализму тянуло…
— Я тоже не рисовал… — Анатолий Яковлевич растерянно посмотрел на Марью Лукиничну. — К вам кто-нибудь вечером заходил?
— Нет. — Хозяйка дома почувствовала неладное. — А в чём дело?
— Да вот альбом мой кто-то разукрасил.
И Анатолий Яковлевич показал Марье Лукиничне забавные рисунки.
На одном из них был изображён смешной старичок с кудрявой бородкой, на другом — красивая лошадь с разноцветными ленточками в гриве, а на третьем — кошка с огромными, как чайные блюдечки, глазами.
— Это — Мурка, — признала хозяйка дома свою любимицу. — Это — Зорька, соседа лошадь. А это… Это я и сама не знаю, что за дедок…
— Рисунки великолепные, — похвалил Фурш таинственного живописца, — их не стыдно и на выставку отправить. Только кто автор? Кто этот загадочный аноним?
Марья Лукинична пожала плечами:
— Сроду у нас никто анонимками не баловался…
Поговорили художники с хозяйкой, поудивлялись да и отправились после завтрака «на пленэр». Забрались на вершину горы Богданихи и стали рисовать эскизы: Автандил — горы меловые, Гриша Синцов — сосны реликтовые, а Анатолий Яковлевич Фурш — Волгу с теплоходами и баржами. Хорошо поработали питерцы, почти до заката трудились.
А утром…
Что такое?! Кто к чужим эскизам свою руку приложил?! У Гергуладзе по горам меловым кони гуляют, у Гриши Синцова из-за сосен реликтовых старички бородатые выглядывают, а у Фурша по реке на плоту старушка плывёт — Марья Лукинична собственной персоной. Плот нарисован маленький, а старушка изображена большая — раз в пять крупнее буксирного катера.
