Ночью старшего зоотехника разбудили: директор срочно вызывал в контору. Последнюю неделю Осип Егорыч спал не раздеваясь. Он натянул юфтовые сапоги и сунул в карман пиджака электрический фонарик.
Полная луна заливала весь зерносовхоз. От больших белых домов улица казалась еще светлее, теплый воздух рассекали нетопыри, гоняясь за жуками; черные, словно обугленные, тени тополей отражались в искрящейся воде пруда, на котором ночевала домашняя птица. Осипа Егорыча несколько раз настороженно окликали рабочие патрули, вооруженные берданками, и всю дорогу он невольно прислушивался к низкому, угрожающему гудению самолета: что это — наши «ястребки» или идет на бомбежку немецкая эскадрилья?
В здании конторы было совсем темно, лишь из-под двери директорского кабинета тянулся желтый шнур света. Когда Веревкин вошел, там находился уже весь командный состав «Червонного Херсонца»: секретарь парткома, старший агроном, оба врача, инженер-механик, управляющие отделениями. Взгляд Веревкина лишнюю секунду задержался на молоденькой ветеринарной фельдшерице Гале Озаренко, и он быстро опустил голову.
Собрание уже началось, говорил директор Козуб. Все знали, что вчера вечером его по телефону вызывали в райком, и теперь он еще весь был покрыт дорожной пылью — видно, прямо с тачанки, даже не заходил домой.
— …секретарь, значит, встречает и сразу: «Подготавливай, Юхим Григория, скотину; четвертого августа погонишь в тыл, на Ростов-Дон, пакет из треста потом получишь. Начинай паромами переправу через Днепр в Козацкое». — Директор внимательными, ничего не упускающими глазами оглядел собравшихся и докончил в наступившей тишине: — Так что, товарищи, с этого часа объявляю эвакуацию совхоза.
Все много курили. Было слышно, как жужжит разбуженная светом большая степная муха.
— Прямо отсюда, — продолжал Козуб, — вы разъедетесь по отделениям, на подсобное хозяйство, в кошару, дадите задание своим бухгалтерам подготовить списки всего скота и соберете людей, которые его погонят. Мероприятие провести до рассвета. Вы же, Осип Егорыч, как старший зоотехник, останетесь на центральной усадьбе и будете руководить всей колонной.
Под высоким расписным потолком ярко блестела бронзовая люстра с тремя лампами в форме лилий. Оба квадратных окна кабинета были плотно замаскированы светонепроницаемой бумагой. Было душно, и, вероятно, от этого, а может, и от общего состояния тревоги сердце у Веревкина колотилось неровно, тяжело. К тому же он совсем не переносил табачного дыма.
Веревкин остановился у двери, отсюда ему хорошо был виден директор, — Юхим Козуб был настолько высок, что, когда появлялся на улице, казалось, будто он выше домов. Большая голова Козуба напоминала корень дерева, а свои толстые руки он, как все очень сильные люди, слегка отставлял в стороны.
— Мы тут, — продолжал он своим носовым, но звучным голосом, — еще заранее наметили план эвакуации, заготовили удостоверения, путевые листы. Колонну тракторов и комбайнов наш инженер-механик поведет на Белую Калитву, к железной дороге. Я с секретарем парткома остаюсь в Рудавицах до особого распоряжения: будем хозяиновать. Гурты же поведет Осип Егорыч как мой заместитель по животноводству. Рогатого поголовья у нас на подсобном, вместе с молодняком, две тысячи пятьсот штук. Вместе же погоним племенных жеребцов, стригунков, каких у нас не забрали в армию, овечьи отары. Обслуживающего персоналу — чабанов, доярок, табунщиков, ночных сторожей — наберется человек сто восемьдесят. Завтра им, как и всем совхозникам, за два месяца вперед выдадим зарплату. Имущество их семей повезем на арбах, но упредите: пускай берут только необходимое, сам проверять и выбрасывать буду.
Опасаясь чего-нибудь не расслышать, Веревкин продвинулся и не заметил, как оказался за спиной Гали Озаренко. Он все время вытягивал свою бурую от загара шею. Неожиданно Галя обернулась:
— Очевидно, Осип Егорыч, вы заботитесь, чтобы мне не было холодно?
— Почему это вы… — смешался Веревкин.
— В таком случае очень прошу вас: не дышите мне в затылок.
