Господин Гориллиус

При занятии нашими войсками местечка Н. на площади был обнаружен труп неизвестного солдата, одетого в форму германо-фашистских стрелковых частей. По словам местных жителей, этот солдат был расстрелян фашистским командованием за «большевизм».

В сумке убитого найдена толстая тетрадь, заполненная убористыми записями на немецком языке. Мой товарищ, лейтенант К., зная мои литературные наклонности, передал мне эту тетрадь.

Заинтересовавшись рукописью, я перевел ее на русский язык и, обработав стилистически, предложил издательству выпустить ее в свет, считая, что в наши дни она не лишена общественного интереса.

Мои дорогие читатели, я взял на себя тяжелую и неблагодарную задачу рассказать вам эту совершенно невероятную и фантастическую повесть, которая является, однако, сущей правдой от первой и до последней строки.

Не такое сейчас время, чтобы шутить и выдумывать. Как бы мы ни умели выдумывать, а великая выдумщица жизнь столько нагородит невероятного, что, право, не угнаться за нею ни Жюль Верну, ни Герберту Уэллсу, а мне и подавно.

События, описанные в моей повести, начались еще в то благословенное время, когда цивилизованный мир, устав от первой империалистической войны, наконец вспомнил, что помимо убийств существуют и иные увлекательные занятия. И, вспомнив это немаловажное обстоятельство, культурные страны наперебой стали создавать различные ценности, восстанавливая свое довольно потрепанное благополучие.

Чего только не было изобретено за эти благословенные годы! И автоматические подтяжки, расстегивающиеся в самое нужное время, и застежки «молния», и портативные карманные вешалки, позволяющие в любое время и в любой обстановке, вынув из кармана вешалку, повесить на нее все, что только заблагорассудится: начиная от собственной шляпы и кончая собственным бренным телом. Какое удобство! Какой комфорт!

На одной шестой части света была Советская страна. А что такое Советская страна — в наше время знает каждый младенец, и нет мне нужды рассказывать вам о Советской стране.

И еще — в самом центре Европы, в большом столичном городе жили три человека, три друга: наивный и восторженный музыкант Авраам Равинский, тридцатипятилетний юноша, который умел видеть музыку, как другие видят картины. Он создавал в то время изумительную симфонию, симфонию человеческой гордости и величия человеческого духа.

Из широкого окна его комнаты была видна старинная площадь. На ней возвышался музей. Старый хранитель этого старого музея, сморщенный сухонький старичок, с шнурочком вместо галстука, Роберт Ван Барро, был прославленным художником, который умел слушать картины, как другие слушают музыку. Всю жизнь провел он среди безжизненных вещей, боготворя живого человека, создавшего этих замечательных мертвецов.

Часто по вечерам он приходил к Аврааму Равинскому слушать его музыку и говорить с ним о судьбах человечества. И нередко к ним присоединялся мудрый историк Давид Дерви. Свою трудную жизнь отдал он изучению прошлого, чтобы предсказать будущее. Давид Дерви верил в блестящее будущее человечества. Он знал все пути и тропы и извилины троп, по которым шло человечество к своему могуществу, и он знал еще, что через горы трупов, океаны крови, через язвы и мор, но придет человечество к счастью, какого еще не знал мир.

И все бы шло своим чередом, если бы не этот доктор Пиккеринг, который испортил все дело своим путешествием в дебри джунглей Нижней Гвинеи.

О, с каким гневом и с какой страстью нарисовал бы я перед вами его портрет, если бы представилась в этом нужда! Но зачем это делать, когда имя Пиккеринга хорошо известно всему просвещенному человечеству. Кто не помнит его портретов, печатавшихся в журналах и газетах? Кто не помнит его обезьянообразного лица, с маленьким покатым лбом, глубоко сидящими глазами и сильно выдающимися скулами?

Это о его научных работах газеты помещали большие статьи и маленькие заметки под кричащими заголовками:

«Пиккеринг против Дарвина!»

«Талантливое опровержение низменной клеветы на человечество! Доктор Пиккеринг доказал, что человек и обезьяна не состоят в родстве!»