Темнота и боль – худшие сокамерники, из их любовного союза растет отчаяние… тоже не подарок сосед. Пройдет время и он подсядет в камеру.
Галент не знал, где конкретно находится, не мог сориентироваться. А сколько здесь камер, различных, многоуровневых, для всевозможных постояльцев. Галента явно поместили не среди язычников, хотя казалось уместным подселить его к нанимателям. Отступникам полагаются иные комнаты для проживания: сырые, холодные, сводящие с ума колодцы, из которых не выбраться самостоятельно.
Галент прислушивался, но вот проблема – в коридоре за железной дверью царила абсолютная тишина. Не трещали факела, не гудели светильники, из соседних камер не доносилось ни звука, словно все вымерли или с замиранием сердца чего-то ожидали.
Возможно, существа, что выбралось из хранилища артефактов.
Хотелось верить, что чудовище перебило всех монахов и жрецов. Тогда удастся, отсидевшись, выбраться из камеры. Каким бы сложным ни был замок, Галент его откроет.
Снаружи наверняка небезопасно: распотрошенные монахи не угомонятся, продолжат патрулировать коридоры, но уже по велению иных господ. Тьма этим тварям не помеха. Но не оставаться же в камере все это время? Что-то надо есть, справлять нужду не только под себя.
Галент попытался встать на четвереньки, чтобы обследовать камеру, но свалился, зажимая ладонью рот. Острая боль в груди доводила до обморочного состояния, с ней невозможно бороться. Поврежденное место было горячим на ощупь, явно опухшим.
Нос не дышал; Галент осторожно ощупывал его, но кровь давно остановилась и засохла. Стягивающая корочка покрывала все лицо и шею – чудесная приманка для голодных чудовищ.
Вор подумал, что не стоит беспокоиться о взломе замка. Что-нибудь со временем выломает дверь, привлеченное запахом крови. Явится избавитель от страданий.
Боль не желала отступать, а еще мышцы сводило судорогами из-за принятых ранее лекарств. Кишечник, не смотря на все попытки, не мог вывести из организма яд; лекарства продолжали отравлять организм. Судороги лишний раз тревожили поврежденные ребра, но Галент не стонал – в мертвенной тишине нет лучшего сигнала для падальщиков.
В камере не было слива – раз тишину не нарушал звук текущей воды, не было и источника воды. Простая вырубленная в скале камера, где узник полностью зависим от тюремщиков.
Голодная смерть не худший конец, учитывая вероятность самому стать обедом. Но еще раньше человека добьют раны. Пульсирующая боль затухала, чтобы обмануть ослабевшее тело. Организм устал от боли, заставлял ее замолчать, но источник проблемы не мог устранить.
Вор не пытался гнать отчаяние, какой смысл отвлекать себя от черных мыслей, если шансов все равно нет? Ну, выжили братья, придут сюда, что дальше? Кормить его они точно не будут, а попасть в руки палача еще страшнее, чем оказаться среди лесных ведьм.
Руки едва двигались, но не потеряли чувствительности. Пол был сложен из крупных камней, хорошо обработанных и ладно пригнанных друг к другу. Стена напротив входа явно природного происхождения, но так же хорошо обработана.
Похоже, братья забросили вора в первую попавшуюся камеру. И затем ушли на неравный бой с золотым чудовищем.
Отчаяние вновь оттолкнула надежда; ведь эта камера должна находится достаточно близко к поверхности. Мертвые и другие твари не будут проявлять активности. Что-то страшащее их есть в мире, на небе.
В абсолютной тишине легко сойти с ума, Галент пытался бороться с наступающим безумием. Ужас, прячущийся за стенами камеры, расшатывал рассудок. Из-за боли или лекарств появились слуховые галлюцинации. Галент до боли зажмуривал глаза, но от этого становилось только страшнее – яркие пятна складывались в картины вселенского ужаса, непознаваемого хаоса.
Уж лучше наслаждаться шорохами и искаженными голосами. Воспоминания послужили источником этих звуков… или обсуждающие узника братья? Живые или мертвые, теперь все равно.
Голоса приближались, шаги стали отчетливыми, но света не было. Во входной двери должны быть щели, иначе не бывает – это закон всех темниц. Ни лучика, темноту ничто не нарушало.
