Гитара или стетоскоп?

© Rudi Benzien «Gitarre oder Stethoskop?» Verlag Neues Leben, Berlin, 1977.

Меня зовут Балтус. Фамилии не скажу.

Меня просто воротит ото всех этих ахов и охов: ах, а вы случаем не родственник писателю с такой же фамилией? Ох, да не сын ли вы?..

Да, я евойный сын.

Надоело! Я — это я, он — это он.

Стоит мне назвать свою фамилию, как сразу пробуждается интерес — не ко мне, разумеется. Ведь не я же написал «Праздник Стрельца» и «Стартовый состав»!

Он — Светило, я — Светлячок.

Балтус Светлячок.

Если честно, то так я не всегда о себе думал, еще каких-нибудь две-три недели назад все было «о’кэй», тогда мой компас железно показывал направление движения: доктор медицинских наук. Да и что могло сбить меня с курса? Средний балл — пять целых ноль десятых. А уж с такой характеристикой, как у меня, хоть в Народную палату выбирай.

У меня по сей день праздничным пасхальным перезвоном звучит в ушах речь нашего директора, которую он произнес на одном из школьных вечеров: «…с этого Балтуса многим из вас следовало бы брать пример, он не только знает, чего хочет, но знает, что должен сделать, чтобы добиться своей цели. К тому же он не только ради себя старается, но всегда стремится своей активностью обогатить жизнь коллектива. Он мечтает о профессии врача. При его жажде знаний по всем без исключения дисциплинам, при его великом трудолюбии он, я уверен, своего добьется. Я не знаю в нашей школе ученика, который был бы более достоин медали Гердера, чем…»

Директор подложил мне настоящую свинью. Сами понимаете, как приятно после такой речи ходить по школе омедаленным эталончиком.

И все-таки, Балтус, все в норме, курс верный. Это я понял благодаря все той же речи.

Заполняя учебную заявку, там, где нужно проставить специальность, я написал — «медицина». А так как я в конце концов был стопроцентным кандидатом, то в колонку «специальность резервная» я смело и нагло еще раз написал — «медицина». Сбоя-то произойти не могло. Но он случился!

На последнем собеседовании в школе меня пытались переубедить члены выпускной комиссии.

Балтус, сказал наш тогдашний, ныне уже бывший директор, мне не верится, что в таком юном возрасте вы так твердо можете знать, что вам подходит только медицина и ничего больше. Почему бы вам не выбрать педагогику? У нас так не хватает учителей по естественнонаучным дисциплинам.

К такому повороту я был готов!

Нет нужды убеждать меня, что учитель — исключительно важная профессия. Только я считаю, учителями должны становиться те, кто этого хочет, у кого есть педагогическая жилка; как и певцом, например, — тот, у кого есть голос, таких людей называют талантами. И учителем тоже не каждый может стать. Я вот не могу.

Так я и сказал, слово в слово. Я твердо стоял на своем: медицина, и точка.

Если человек хочет стать инженером-строителем или, предположим, военным летчиком, никто не возражает. Но вот если врачом… Сразу возникает подозрение — не влекут ли тебя большие деньги, не заворожен ли ты просто магической силой белого халата; закрадывается опять-таки подозрение, что у тебя составилось о профессии врача ложное представление и что вообще тут, вероятно, замешана нечистая сила, что все это не более чем игра в романтику, плод разгоряченной юношеской фантазии.

Но как те, кто, скажем, желая стать инженером с большой буквы, взахлеб читает биографии великих изобретателей и мечтает когда-нибудь совершить безмерно великое открытие, так и я с десяти лет начал «проглатывать» биографии великих медиков: Коха, Вирхова, Зауэрбаха, Бругша, Швейцера. С одиннадцати я мечтал, чтобы Швейцер срочно вызвал меня к себе в Ламбарене. С шестнадцати я стал тайком посещать некоторые лекции, штудировать специальную литературу по медицине и слушать доклады на медицинские темы в обществе «Урания». Да, я запрограммировал свое будущее — я мечтаю стать врачом, хочу во всеоружии знания сражаться с болезнями и самой смертью. Хочу, очень хочу.

И что же? Когда мне думалось — вот-вот начнет осуществляться моя давнишняя мечта, вдруг оказалось, что я стою у разбитого корыта.