Часть первая
Семейный подряд
Ирина блистала. Она загадочно улыбалась, сыпала ироничными замечаниями. Она обхаживала клиента.
— Посмотрите на игру света, — она водила рукой рядом с полутораметровым пейзажем в тяжёлой резной золотой раме. — А какое ощущение воздуха. В середине девятнадцатого века каноны классицизма уже тянули искусство вниз, тяжеловесные прорисованные линии, предельная чёткость и детализация. Закостенелость.
— Это верно, — важно кивал похожий на крота-бухгалтера из мультфильма «Дюймовочка» олигарх на рынке молочных продуктов.
— А хотелось движения. Воздуха. К этому через несколько десятилетий придут импрессионисты. А русское искусство пришло раньше, ещё в середине девятнадцатого века. Не случайно русская живопись по ценам в десятки раз выше западной того же периода.
— Даже слишком высоко, — олигарх аж причмокнул. — Восемьсот тысяч долларов.
— Для вас семьсот пятьдесят. Нам ещё важно, чтобы картины уходили не к бездушным торговцам, а к людям, которые их будут ценить.
— Семьсот пятьдесят, — олигарх прокручивал что-то в голове. — Мне надо подумать.
В галерее было светло от света ярких ламп. Ирина Левицкая, невысокая миловидная женщина, увлекала клиента от одной картины к другой, а на всё это с какой-то угрюмой надеждой взирал двухметровый нахохлившийся мужчина в очках.
Процесс охмурения проходил в привычном русле. Ирина блестяще владела этим искусством — она могла быть снисходительной, заискивающей, высокомерной. Клиент должен воспринимать арт-дилера как жреца, которому открыто сокрытое для всех, а себя — как посвящаемого.
Проводив клиента до дверей и закрыв за ним дверь, Ирина победно взметнула руку:
— Он наш.
— Ещё неизвестно, — сказал здоровяк Рубен Левицкий, партнёр и по совместительству муж Ирины.
— Видел, как загорелись его глаза, когда он смотрел на «Пейзаж с озером». Это глаза наркомана. Он болен собирательством. Как говорил мой учитель Рубинштейн: «Только шизофреники могут платить такие деньги за старые куски холста, измазанные краской».
— Особенно сомнительного авторства и происхождения, — горько усмехнулся Рубен.
Ирина резко повернулась к нему и обожгла взглядом.
— Чтобы я никогда не слышала от тебя этого!
— Ну а я чего, — стушевался Рубен. — Чего такого сказал?
— Никогда, — настойчиво повторила она, сжав кулаки.
— Да. Ну да. Извини.
* * *
Платов нервно посмотрел на часы. Он опаздывал. Притом опаздывал прилично. А если он опоздает, то… Ой, что будет. Оксана просто его уничтожит — морально, а может быть, и физически.
В этот день шестнадцать лет назад они познакомились. Оксана помнила это прекрасно, тогда как он забывал об этом всё время. И опаздывать в ресторан «Узбекистан» нельзя.
Поэтому стоять в пробке Платов не стал, и его «Жигуль» устремился по окольным улицам и переулкам. Наддал газу — узкая улица была почти пустая.
Бумс. Скрежет. Удар. Звон стекла.
— Ну твою ж мать! — простонал Платов.
Какой-то подколодный гад на синем «ВАЗ-2105», газуя без ума и удержу, вынырнул из переулка справа и, будто специально, пошёл на таран.
Платов, в последний момент краем глаза заметив движение, вывернул руль, поэтому удар получился скользящим. «Вражескую» машину развернуло, она ткнулась бампером в столб и заглохла. Её перекосившаяся дверь вылетела от удара. Наружу вывалился смуглый черноволосый заморыш. Упал на колени. Но тут же вскочил и, пошатываясь, ринулся прочь.
— Стой, зверёк! — Платов, злой как чёрт и внутренне уже созревший для насилия и беспредела, выскочил из салона.
Смуглокожий бегун ковылял, хромая, а вовсе не нёсся горной ланью. Платов легко настиг его. Толчком в спину уложил на асфальт и поинтересовался:
— Далеко бежим?
— Да пишел ты, к-а-а-а-зе-ел! — истерично заорал кавказец и попытался вскочить.
Платов уверенным, отработанным движением заломил руку, потом другую, защёлкнул наручники. И ласково осведомился:
— И кто у нас, такой говорливый, сейчас за козла ответит?
— Да пишёл ты, казёл чумазый! — неожиданно блеснул кавказец, видимо, чем-то дорогим ему словцом.
— О, как запущено всё.
Платов, вздёрнув за куртку, которая треснула по швам, поставил неудачливого водилу на ноги. Кавказец попытался пнуть его ногой и заработал мощный удар ладонью в лоб — бил Платов ладонью, как кувалдой, рука у борца-вольника тяжёлая.
