Генpи Каттнер, Кэтрин Л.Мур
День не в счет
Айрин вернулась в Междугодье. Для тех, кто родился до 1980 года, этот день не в счет. В календаре он стоит особняком, между последним днем старого и первым нового года, он дает нам передышку. Нью-Йорк шумел. Разноголосая реклама упорно гналась за мной и не отстала, даже когда я выбрался на скоростную трассу. А я, как на грех, забыл дома затычки для ушей.
Голос Айрин донесся из маленькой круглой сетки над ветровым стеклом. И странно - несмотря на шум, я отчетливо различал каждое слово.
- Билл, - говорила Айрин. - Где ты, Билл?
Последний раз я слышал ее голос шесть лет назад. На миг все вокруг отступило куда-то, словно я несся вперед в полной тишине, где звучали только эти слова, но тут я чуть не врезался в бок полицейской машины, и это вернуло меня к действительности - к грохоту, рекламам, сумятице.
- Впусти меня, Билл, - донеслось из сетки.
У меня мелькнула мысль, что, пожалуй, Айрин и в самом деле сейчас окажется передо мной. Тихий голосок звучал так отчетливо, казалось, стоит протянуть руку - и сетка откроется, и оттуда выйдет Айрин, крошечная, изящная, и ступит ко мне на ладонь, уколов острыми каблучками. В Междугодье что только не взбредет в голову. Все, что угодно.
Я взял себя в руки.
- Привет, Айрин, - спокойно ответил я. - Еду домой. Буду через пятнадцать минут. Сейчас дам команду и "сторож" тебя впустит.
- Жду, Билл, - отозвался тихий отчетливый голосок.
На дверях моей квартиры щелкнул микрофон, и вот я снова один в машине, и меня охватывает безотчетный страх и растерянность - я толком и не пойму, хочу ли видеть Айрин, а сам бессознательно сворачиваю на сверхскоростную трассу, чтобы попасть домой.
В Нью-Йорке шумно всегда. Но Междугодье - самый шумный день. Никто не работает, все бросаются в погоню за развлечениями, и если кто когда-нибудь и тратит деньги, так в этот день. Рекламы безумствуют - мечутся, сотрясают воздух. Раза два по дороге я пересекал участки, на которых особые микрофоны гасили противоположные волны и наступала тишина. Раза два шум на пять минут сменялся безмолвием, машина летела вперед, как во сне, и в начале каждой минуты ласкающий голос напоминал: "Эта тишина - плод заботы о вас со стороны компании "Райские кущи". Говорит Фредди Лестер".
Не знаю, существует ли Фредди Лестер на самом деле. Быть может, и нет. Ясно одно - природе не под силу создать такое совершенство. Сейчас многие мужчины перекрашиваются в блондинов и выкладывают на лбу завитки, как у Фредди. Огромная проекция его лица скользит в круге света вверх и вниз по стенам зданий, поворачивается во все стороны, и женщины протягивают руки, чтобы коснуться ее, словно это лицо живого человека. "Завтрак с Фредди! Гипнопедия - учитесь во сне! Курс читает Фредди! Покупайте акции "Райских кущ!" Н-да.
Дорога вырвалась из зоны молчания, и на меня обрушились слепящие огни и грохот Манхэттена. ПОКУПАЙ - ПОКУПАЙ - ПОКУПАЙ! - неустанно твердили бесчисленные разнообразные сочетания света, звука и ритма.
Она поднялась, когда я вошел. Ничего не сказала. У нее была новая прическа, по-новому подкрашено лицо, но я узнал бы ее где угодно - в тумане, в кромешной тьме, с закрытыми глазами. Потом она улыбнулась, и я увидел, что эти шесть лет ее все-таки изменили, и на миг мной овладели нерешительность и страх. Я вспомнил, как сразу после развода у меня на экране телевизора появилась женщина, загримированная под Айрин, похожая на нее как две капли воды. Она уговаривала меня застраховаться от рекламы. Но сегодня, в день, которого, по сути дела-то, и нет, можно было не волноваться. Сегодня Междугорье, и денежная сделка считается законной, только если платишь наличными. Конечно, никакой закон не может защитить от того, чего сейчас опасался я, но для Айрин это неважно. И никогда не было важно. Не знаю, доходило ли до нее вообще, что я живой, настоящий человек. Всерьез, глубоко - вряд ли. Айрин - дитя своего мира. Как и я, впрочем.
- Нелегкий у нас будет разговор, - сказал я.
- А разве сегодня считается? - возразила Африн.
- Как знать, - ответил я.
