Дэдпул. Лапы

ИТАК, вот я падаю с высокого здания, и… стоп.

ГДЕ, #$*%@, КАРТИНКИ?!

И как мне теперь быть? Что это вообще такое – длиннющая подпись? Да вы с ума посходили! Комиксы должны быть яркими, кричащими, как телевизор или… как телевизор! Ну же, не тормозите. Лучше один раз увидеть, чем сто раз не расслышать. Ну, например, если я скажу «красный», это ведь не то же самое, что увидеть что-нибудь красное. Не подумайте чего, я, конечно же, большой любитель почесать языком – не зря меня называют Болтливым наёмником, – но хорошенького понемножку. Как писал Уильям Берроуз, язык – это инопланетный вирус.

Да, да, конечно, он сидел на морфии, и голым завтраком сыт не будешь, но тем не менее.

Я знаю, некоторые из вас, умников, уже заготовили каверзные вопросы: мол, даже если картинки настолько круты, как же предыстория? Экспозиция? Куда впихнуть всю эту дребедень? Ладно, может, пара коротких фраз и правда не помешает, но любой автор, который не зря просиживает штаны на стуле, вставит всё это в диалоги вот так:

И никаких вам «Смеркалось»«или «Тем временем на ранчо». Если на всю страницу нарисовано банковское хранилище, вы же поймёте, что дело происходит не в супермаркете, верно?

Ну и зачем тогда всё это словоблудие?

О, погодите. Я понял. Книга. Это книга! Они что, правда всё ещё выпускают эти штуки?

Чёрт!

Ладно, так и быть. Я просто слегка озадачен. Но, как я уже говорил, я тот ещё балабол.

Да уж, это точно.

О, кстати, познакомьтесь с моим внутренним голосом. Если бы это был комикс, вы бы увидели эту реплику в специальном жёлтом прямоугольнике. Но сейчас, видимо, придётся довольствоваться жирным шрифтом.

Мне норм.

Ну что, понеслись?

И курсив для внутреннего голоса номер два. Отлично. А теперь заткнитесь и дайте мне уже начать историю.

Стекло и сталь Манхэттенского небоскрёба сливаются в одну сверкающую ленту, пока я лечу вверх тормашками вдоль его пижонского фасада. Летать я не умею, даже паутины у меня нет, как у Человека-паука, и поэтому я падаю, как кирпич. На лету я трепыхаюсь, словно рыба, вытащенная из воды. Точнее, словно рыба, вытащенная из воды и выброшенная в окно. Я пытаюсь разглядеть во всём этом мельтешении что-то, за что можно уцепиться, чтобы хотя бы замедлить падение, но фшушки. Ни балконов, ни карнизов, ни горгулий – только стремительный полёт, второй поворот направо, а дальше прямо до самого утра.

Может показаться, что дела плохи, но на самом деле я падал тысячу раз. Я падал из окон; я падал в шахты, бандитские логова, инопланетные звездолёты, кондитерские цеха, женские спальни – всего не перечислить. Я падал духом, выпадал в осадок, западал на девчонок – но никогда ещё мне не удавалось упасть и разбиться насмерть. Порой умирают те, кому я сваливаюсь как снег на голову, – однако для этого нужна определённая меткость.

Правда, есть нюанс: я не один. У меня в руках самый милый щенок далматинца на свете. Я умыкнул его из чьего-то расфуфыренного пентхауса много, много этажей назад. Дела пошли слегка не по плану, и, кажется, сейчас этому малышу надо по-маленькому.

Ну ты даёшь!

Да ты просто молодец.

Его зовут Кип, судя по золотой блямбе на усыпанном бриллиантами ошейнике. Но, если и дальше так пойдёт, скоро мы врежемся в землю, и будет уместнее называть его Кляксой. При других обстоятельствах – например, если бы он слопал отряд бойскаутов и собирался вернуться за добавкой, – меня бы это не тревожило. Не то чтобы я не любил убивать, но Кип не натворил ничего такого, чтобы заслужить безвременную кончину.

Получается, тебе нравится этот малыш?

Ни в коем случае! Он милый, но мимими – для слабаков. Я чёрствый тип, который предпочитает держаться подальше от всего белого и пушистого. Не привязывается к людям и собакам. Но… он такой симпатяга, когда у него выпучены глаза и веки трепещут на ветру, как сейчас!