Кто бы ни пытался определить «красную нить», проходящую через все труды Эриха Фромма, первым делом он обнаружит социально-психологический подход, с помощью которого Фромм исследовал социально формируемые страстные устремления человека. Однако не позднее конца 1930-х годов одновременно с уходом Фромма из Института социальных исследований и дискуссиями с Хоркхаймером[1], Маркузе[2] и Адорно[3] стало заметно нечто иное и несомненно фроммианское; это был гуманистический взгляд на человека и мир, проходивший красной нитью через жизнь и работу Фромма. С этого момента даже для характеристики собственных мыслей Фромм использует определение «гуманистический». Он говорит о гуманистической науке о человеке, о гуманистическом социализме, о гуманистическом индустриальном обществе, о гуманистическом сознании, гуманистической религии, гуманистическом менеджменте, гуманистическом взгляде на мир, о гуманистическом психоанализе, гуманистическом характере, гуманистической этике и гуманистической утопии.
При оценке мыслей Фромма часто именно эта гуманистическая вера в человека приводит к «расхождениям в умах». Как может Фромм, с такой ясностью видевший вредные воздействия самоотчуждения человека и объяснявший их в терминах нашей культуры социоэкономических отношений и одновременно разоблачавший любое спасение извне как выражение самоотчуждения, тем не менее верить в человека?
Включенные в этот том неопубликованные работы Фромма отвечают на этот вопрос с двух сторон. Они в полном объеме показывают деструктивное и вредное самоотчуждение современного человека и, тем не менее, одновременно говорят о реальных возможностях для человека стать счастливым. Существует «реальная» утопия до тех пор, пока человек имеет хотя бы частичный доступ к собственным силам, способствующим росту.
Исходная точка гуманизма Фромма, обусловленная инсайтами психоанализа, заключается в том, что бессознательное представляет человека в целом – как и все человечество. Бессознательное содержит весь спектр возможных ответов и в значительной мере определяет, какие возможности поощряются, а какие задерживаются и подавляются. Главное в том, что «перед человеком в любой культуре предстает палитра возможностей. Человек – архаическое существо, хищник, каннибал, идолопоклонник; но также он существо, наделенное способностью рассуждать, любить, быть справедливым»[4].
Поскольку человек существует только как социальное существо, специфический тип общества, в котором он живет, определяет, какие возможности поощряются. Каждое общество придает энергии людей такую форму, что они хотят делать то, что должны делать для того, чтобы общество функционировало. «Общественные необходимости трансформируются в личные потребности, в “социальный характер”»[5].
Однако каждое общество не только поощряет определенные возможности, имеющиеся в распоряжении человеческого бессознательного в той мере, в какой общество делает эти возможности известными, а индивид их присваивает. Возможности и тенденции, противоречащие общественным паттернам поведения – характеру общества, отвергаются и подавляются. Поэтому «наш сознательный разум главным образом представляет наше собственное общество и культуру, в то время как бессознательное представляет универсального человека в каждом из нас».
«В своем бессознательном человек переживает все человечество и себя как святого и грешника, ребенка и взрослого, умника и безумца, того человека, каким он был в прошлом, и того, каким станет в будущем»
