В комнате стояла тишина. Человек, сидящий перед зеркалом, был здесь единственным живым существом, а он был слишком напуган, чтобы издавать звуки.
Из зеркала на него уставилось пять лиц. Одно молодое и румяное — это было его собственное лицо. И четыре других, которые не принадлежали этому миру вообще. Они были морщинистые, злобные, маленькие, как яблочки-дички, и прозрачно-голубые, как дым.
Вот как это все случилось.
После похорон единственное, что пришло в голову Кипу Моргану, это — выйти и кипеть негодованием. Было время, когда он даже не хотел видеть Анжелику Мак-Тевиш, но сейчас она находилась здесь, и у нее был такой вид, словно она была готова рассмотреть любые предложения. Поэтому он повез ее в Сансет, в бар, который был ему хорошо знаком. Это был даже не бар, а так — забегаловка, дешевый ресторанчик. Там было тихо и темно; там не мозолили глаза обои, потому что их не было вовсе, а вместо этого была старая черная панельная обшивка; там был музыкальный автомат, но никто никогда не включал его; официанты носили черные жакеты и очки с золотыми ободками; и если человек хотел напиться здесь тихо и основательно, то персонал приносил ему выпивку и оставлял в покое.
— Когда я был ребенком, — обратился Морган к своему бокалу с виски и содовой, — никто не умирал, за исключением моего дяди Остина, но он упал с лестницы. А теперь вдруг они все подряд мрут, как мухи. Я, наверное, старею.
Анжелика наблюдала за ним и слушала его спокойно. Она была одной из тех стройных, компактных женщин, которые носят университетскую одежду спортивного стиля и почти не пользуются макияжем. И не потому, что это им очень нравится, а потому что в любой другой одежде они выглядят, как маленькие девочки, надевшие маскарадный костюм. У них стальной позвоночник и мускулы, как у кошки, и если они к тому же хорошенькие — а они обычно хорошенькие, — то ваше сердце замирает при взгляде на них. А если они вдобавок умны, то это просто трагедия. Потому что тогда они слишком хороши для большинства мужчин, и сами прекрасно знают об этом.
Спустя несколько минут она сказала:
— Ты к нему был сильно привязан, верно?
— К старине Джорджу? Конечно. Он был… — пальцы Кипа сжали стакан, стараясь выжать из него нужное выражение. — Он один стоил миллиона таких, как я. — Он насупился и попробовал выразить мысль по-другому. — Он был таким парнем… Ты чувствовал себя хорошо только от того, что он живет рядом.
— Я никогда не встречалась с ним.
— Да. Это так. — Кип прищурился. — Однако ты была на похоронах.
— Да.
— Почему ты пришла?
— Ты спросил меня, захочу ли я придти. В прошлую среду.
— Правильно. Все верно. Ему было только сорок шесть, как сказано в некрологе. Кровоизлияние в мозг; мерзкая штука. Он должен был прожить до ста девяноста.
— Что же теперь будет с его работой?
— С его работой? — переспросил Кип.
— Разве ты не говорил мне, что он открыл новый витамин?
— Ах, это… Не знаю. Вероятно, ничего не будет. Это было его личным делом, его никто не субсидировал. У него время от времени работали несколько аспирантов, но от них в общем-то было мало толку. Руководитель отдела бросил всех энергичных и напористых на противораковый проект… Я иногда мыл у него пробирки; иногда, так же как и я, ему помогала его дочь, когда ей удавалось убежать от матери. Но она больше била, чем мыла.
— Это та, со взглядом не от мира сего, которая не плакала?
— Ээ… ну да. Нэнси.
— Она буквально бросилась к тебе, когда ты уходил. Что с ней такое, Кип?
— Чего только нет. Она сдерживает все внутри. Ты когда-нибудь видела судороги? У нее что-то вроде этого, только в голове, а не в мускулах. Она не может установить контакт с людьми — старается, все время старается, больно смотреть на нее. Но она не знает, как это сделать.
Он допил остатки коктейля одним глотком и аккуратно поставил бокал.
— Я видел, как она направлялась ко мне… там, — сказал он.
Брови Анжелики слегка поднялись; в остальном выражение ее лица не изменилось.
— Расскажи мне еще что-нибудь о витамине — попросила она. — Если он на самом деле имеет такое большое значение, то почему ты считаешь, что никто не продолжит эту работу?
