– - Что это за такое бессловесное животное?
– - То, которое словесности не обучалось.
Хотя я иностранным языкам еще не
обучался, но все-таки до личности
своей коснуться не позволю.
Некие
Это было в 182* году…
Плотно завернувшись в шинель, дрожащий от холода, я лежал на ковре, разостланном посредине моей квартиры, и размышлял о средствах достать чернил. Мне нужно было непременно написать одну статейку, на которой основывались все надежды моего бедного желудка, в продолжение трех дней голодного. Год был урожайный; за статьи платили мало или ничего вовсе, а есть любил я много; ни родового, ни благоприобретенного я не имел, следовательно, нечему дивиться, что мебель моя состояла из одного трехногого стула, а вся квартира простиралась не более как на шесть квадратных шагов, половина которых была отгорожена ширмою, за которою жительствовал мой слуга. Я находился в тесных обстоятельствах, во всевозможных смыслах этого выражения; денег у меня не было ни гроша; вещей удобопродаваемых тоже… Как тут быть?
– - Милостивый государь! -- закричал я громко, как бы опасаясь быть неуслышанным.
– - Сию секунду,-- отвечал из-за ширмы голос моего человека, которого я имел обыкновение называть милостивым государем.
– - Как бы нам достать чернил? Ведь этак мы, пожалуй, умрем с голоду…
– - Да, сударь.
– - Вот если бы были чернила, я бы написал что-нибудь и достал бы денег. Нельзя ли взять у хозяина; вбеги впопыхах с чернильницей: очень, мол, нужно поскорей; куплю, так отдам.
– - Да я уж так несколько раз делал; пожалуй, догадается.
– - Ты прав. Не сделать бы хуже; он уж и то поговаривал, что нашу квартиру у него нанимают. Сходи лучше к лавочнику: мелких, мол, не случилось, хоть на грошик пожалуйте; да говори с ним поласковей.
– - Куда! Этот жид и то не дает мне покоя. Всё долгу просит. "В полицию,-- говорит,-- явку подам, надзирателю пожалуюсь… Этак честные люди не делают… Вишь, твой барин подъехал с лясами: поверь да поверь земляку -- вот я и влопался". И ну костить, да так, что инда злость берет; при всей компании по имени вас называет…
– - Ах он мошенник!.. Да ты бы его хорошенько…
– - Нету, сударь, уж как хотите сами, а я не берусь. Пожалуй, и в самом деле…
– - Точно, точно… Лучше к нему и не ходи… Тьфу! черт возьми! да нет ли у нас гроша-то где, что и в самом деле!..-- При этих словах я обшарил все свои карманы -- и засвистал протяжно:-- Пусто!
– - Пусто! -- повторил мой милостивый государь еще плачевнее, выворачивая свои карманы.
Слезы навернулись у меня на глазах; злость закипела в душе…
– - Вот до чего мы дожили… Сидим по два дни без хлеба, без дров, без чернил,-- прибавил я страдальческим голосом.-- Живем в гадкой каморке.
– - Ничего, сударь.
– - Как ничего! Глупец! Этак, если б меня посадили на кол, ты бы тоже сказал: ничего!
– - Не место человека красит, а человек место,-- говорит пословица. А пословицы, сударь, вещь прекрасная, сколько я мог заметить; что вы, сударь, об них ничего не напишете?
Я готов был заплакать и, по обыкновению, пуститься в проклятия стихами и прозой; но философия моего милостивого государя меня обезоружила. Этот человек, который сносил равную моей участь гораздо терпеливее меня, не раз отстранял совершенное мое отчаяние. Несмотря на простоту его, я замечал в нем гораздо больше твердости характера и потому невольно уважал его, иногда даже прибегал к его советам.
– - За что же мы теперь примемся, милостивый государь? -- спросил я.
– - Да что, сударь, бросили бы свое писанье, коли не везет; испробовать бы другой карьеры…
– - Ты опять за свое. Этого не будет, я уж сказал. Вот ты бы лучше подумал, как достать чернил.
– - Терпит ли время до завтра? -- спросил милостивый государь скороговоркою, с каким-то нечаянным самодовольствием…
– - А кто поручится, что до завтра я не умру с голоду? Да и статью надо бы скорее.
– - Батюшка-барин,-- сказал милостивый государь дрожащим голосом,-- потерпите до вечера… не сердитесь, что я вам скажу… У меня вон есть кусочки ситника, что намедни карандаш вытирали: вы съешьте их; оно всё на животе-то поздоровее… а я покуда добуду денег…
