АЛБЕРТ БЭЛ
БЕСКОНЕЧНЫЙ ЭТЮД
1
Никогда ее раньше не видел.
Девочка смотрит в окно.
Пепельно-серые волосы спадают волной на покатые плечи. Белая блузка, тонкая талия перетянута черным кожаным ремнем. Юбка цвета тусклого серебра, а стройные ноги в коричневых тонких чулках.
Она стоит, повернувшись спиной к Белому залу.
Тридцать участников драматической студии оживленно обмениваются новостями, рассказывают анекдоты, поют, декламируют, прыгают через стулья. Дежурные пытаются навести в зале порядок. До начала занятий остается пять минут.
Ко мне подходит Карил. Ему семьдесят пять, борода и волосы седые. Он пенсионер, в прошлом фотограф, слегка заикается, всегда такой улыбчивый, дома развлекается игрой на скрипке. И ухаживает за своей хворой женой, которая моложе его на двадцать шесть лет.
- Что за прелестное создание там у окна? - спрашивает он с нескрываемым восхищением.
- Наверное, новенькая, - отвечаю.
- Недурна! Вон еще двое ребят из последнего набора. Сегодня режиссер устроит им проверку. - Это к нам присоединился Улдис Вирсниек, худой, подвижный юноша, волосы коротко острижены и топорщатся, под глазами круги, губы будто по лекалу вычерчены. Сочным баритоном он принимается рассказывать последний анекдот. Улдис работает истопником на заводе, владеет французским и немецким, в папке у него всегда какаянибудь иностранная книга или газета.
Появляется режиссер.
Новенькая садится во втором ряду. Не долго думая, я подсаживаюсь к ней.
Лицо бледное, рот большой и чувственный. Смотрит на меня из-под длинных серых ресниц. Зрачки янтарного цвета. Потом переводит взгляд на режиссера.
- Начните вы!
Вскакивает молодой человек в темно-синем костюме.
Лоб в продольных морщинах, над переносицей вертикальная складка.
- Стагутай! - представляется он.
- Есть у вас свой репертуар? - спрашивает режиссер.
- Есть! - отзывается Стагутай. Говорит он быстро и как будто даже презрительно. - Отрывки из "Швейка"!
- Прочтите.
Стагутай - прирожденный комик. У самого Швейка навряд ли получилось бы лучше. Мы смеемся, веселье нарастает, как снежный ком, катящийся с горы.
Стагутай внезапно умолкает.
- Больше не буду! - говорит он.
- Хорошо, садитесь, - соглашается режиссер.
- Благодарю! - Стагутай потешно отвешивает поклон.
В первом ряду сидит Роберт, радиоинженер, он шепчет, давясь от смеха:
- Швейк, ну вылитый Швейк!
- Годится, - говорит кто-то негромко у меня за спиной. Да, можно считать, боевое крещение принято.
Поднимается следующий.
- Хак!
Ему тридцать лет, невысокий, плотный, голова крупная, черты лица грубые, взгляд сердитый, угловатые движения.
Хак читает что-то про собаку, она лежит на пороге магазина и рычит, а мальчику надо пройти, он ужасно ее боится. Хак все это показывает в картинках, исполняя роли мальчика и собаки. Когда он заканчивает, ему аплодируют.
- Чем вы занимаетесь? - спрашивает режиссер.
- Я учитель, - отвечает Хак.
- А теперь попрошу Линду Каспарсон.
Моя соседка встает, легким движением головы отбрасывает за спину волосы.
Она читает балладу о сером камне. В ее голосе звучит то низкий, теплый тон гобоя, то бронзовый звон колокольчика - такой молодой, раскованный голос с очень своеобразным тембром, слушаешь его и забываешь обо всем.
Отзвучало последнее слово, в зале еще некоторое время стоит тишина.
Занятия кончились поздно. Я не спеша прошел через Белый зал. Горят только две люстры, в настенных зеркалах мелькает моя долговязая темная фигура.
- Александр, где ты? - кричат мне с лестницы.
Быстро спускаюсь вниз.
Линды там уже нет.
2
Прошло два дня.
Сегодня вечером в Белом зале урок ритмики.
Преподавательница Руса, невысокая, дебелая брюнетка, строгим голосом отсчитывает под аккорды рояля:
- Раз, два, три! Раз, два, три!
На ее уроках нельзя разговаривать, и это очень кстати: напротив меня Линда, и не знаю, смог бы я сейчас хоть слово из себя выдавить, мысли в голове перепутались.
Разучиваем полонез.
- Боже мой! - возмущается Руса. - Какие вы все деревянные! И вы еще собираетесь двигаться по сцене?
Стоп! Вообразите, что вы герцоги, графы, принцессы!
