Константин СИТНИКОВ
БЕС ОПЕЧАТОК
- Надеюсь, ты понимаешь, Алексей Алексеевич, что больше так продолжаться не может? Посмотри, что ты тут понаписал, - редактор выбросил на стол пачечку испещренных на машинке листков, которые веером легли по толстому оргстеклу, и брезгливо поддел их ногтем.
Переминаясь на длинных ногах и проклиная все на свете, молодой журналист потупил томные взоры на убористые строчки, жирно подчеркнутые красным фломастером, но ничего не смог разобрать: строчки наскакивали одна на другую, буквы, как букашки, бестолково мельтешили в глазах.
Из сизого тумана продолжал доноситься трубный глас заядлого курильщика:
- Так что, Алексей Алексеевич, чтобы это мне в последний раз...
Неожиданно редакторское лицо приобрело красноту раскаленного кирпича, он тяжело заперхал, судорожно зашарил по карманам в поисках спичек и - уже выскакивая из-за массивного своего стола, уже вставляя в желтые прокуренные зубы лопнувшую папиросу, уже выталкивая его взашей из своего кабинета, - прокашлял отрывисто: "А теперь - к старикашке-библиофилу через два часа - заметка на пятьдесят строк - у меня на столе - последнее испытание!"
Дрянной дощатый домишка, весь в пузырях полопавшейся синей краски, утопал в пыльной сирени. Дверь открыл старик в вязаной безрукавке, с масляным личиком. Он сощурился от яркого света, ворвавшегося в сумрачную прихожую, и, помаргивая бесцветными ресницами, долго вглядывался в лицо молодого долговязого человека, стоявшего перед ним на пороге.
- Я из районной газеты, - сказал Алексей, скучая. - Марь-Иванна договаривалась... Мне заказали статью про вас...
Старик молча пропустил его внутрь и затворил дверь, обрубив толстое бревно пыльного солнца. Алексей потянул носом - пахло затхлостью и кошачьим пометом.
- Куда мне пройти? - спросил он, озираясь.
Старик взял его за локоть, больно прищемив пальцами кожу, и провел в большую комнату. В комнате было сумрачно: все та же назойливая сирень лезла в окна, как волосы - в рот. Повсюду были книги. Повсюду были кошки. И - пыль.
Алексей не разбирался в книгах. Он был равнодушен к книгам. То, что он увидел здесь, показалось ему настоящим хламом. Все это было заношенное старье, бумажный брос, макулатура. Но неожиданное его слуха коснулись странные звуки - что это? откуда это? Книжные шкафы заколебались... по их поверхности пробежала легкая рябь... Только что все было неопределенно и расплывчато - и вдруг словно кто-то навел резкость в театральном бинокле: он различил полустершиеся надписи на кожаных корешках... осыпавшаяся позолота вернулась на них, как румянец на щеки больного... И сладкой музыкой зазвучали в ушах дивные длинные - длинь-длинь! - имена: Раймондус Луллиус и Филипп Аврелий Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, Эммануэль Сведенборг и ученик его Уиллиам Блейк, печатавший свои сочинения сатанинским способом...
Чтобы избавиться от этого наваждения, он перевел взгляд на кошек.
Алексей не разбирался в кошках. Он был равнодушен к кошкам. Хотя и разбираться тут было не в чем: кошки были все драные, тощие, грязные. И опять - да что это с ним такое сегодня?! - длинь-длинь - зазвенели у него в голове хрустальные колокольчики... Он сморгнул - и этого оказалось достаточно для того, чтобы дворовые доходяги превратились в настоящих породистых красавцев. Кремовые и голубые персиянки с оранжевыми и медными глазами, обросшие густыми лохмами, мраморные и лиловые сиамские, словно бы остриженные машинкой, и даже совсем голые канадские "сфинксы" - все это глядело на него из своих углов, шевелило лесками усов, скалилось насмешливо.
- Вам нравится? - спросил старик с заискивающей тревогой.
Алексей перевел слегка осоловелый взгляд на него, и его окончательно замутило. Старик выглядел очень счастливым. Он просто светился от счастья. Потеплевшим, растаявшим, как масло на сковородке, голоском он продолжал:
- И все это благодаря КНИГЕ. Чудесной КНИГЕ. Единственной КНИГЕ. Я приобрел ее полгода назад - и с тех пор моя жизнь преобразилась. Теперь я счастлив. Я люблю жизнь. Я люблю женщин. Вы любите женщин, молодой человек? Нет, вы не любите женщин!
