Венди
— …всего один снимок! Вам что, жалко? — В голосе зрительницы зазвучало подлинное возмущение.
Я неловко оправила парик и опустила глаза.
— Вам, кажется, было ясно сказано: артисты не фотографируются, — ответил за меня Отто. Жестко ответил, я бы так не смогла, я вообще податлива на уговоры. Но тут следовало блюсти правила. — И вообще, кто вас пустил за кулисы? — Отто сделал шаг ей навстречу.
Я мысленно поблагодарила его.
У девочки, цеплявшейся за мамину сумку, заблестели глаза. У ее мамы тоже — но совсем по другой причине.
— Звезд из себя корчите, — скривила губы она. — Дешевые клоуны… Белоснежки драные… Пойдем!
Она рванула девочку за руку и поволокла к выходу. Девочка все оглядывалась и смотрела на меня со слезами. Через пару шагов ее мама оступилась в темноте и крепко выругалась в наш адрес, ничуть не стесняясь дочери.
— Ну вот, — вздохнула я, оборачиваясь к Отто, — а у ребенка теперь будет психическая травма. Может, на всю жизнь возненавидит цирк и клоунов.
Отто только хмыкнул:
— Ребенку и без клоунов по жизни весело будет. Девочка телепатка. А мама у нее… м-да… А-а, Венди, забудь. Правила есть правила.
Больше желающих сфотографироваться с артистами не было. Публика тянулась к выходу, а мы наконец расслабились.
Хорошо знакомое ощущение — я выложилась до конца и выложилась не зря. Сладкое удовлетворение. Вы расходитесь по домам, кто-то довольный, кто-то — досадующий на зря потраченные деньги, но самое интересное у вас еще впереди…
За кулисами я присела на скамейку и распечатала пакетик печенья — всегда после выступления меня одолевал страшный голод. Отто сел рядом.
— Ну и как все прошло? — поинтересовалась я.
— Ты превзошла саму себя. — Он поправил очки и дружески погладил меня по голове. — Нетронутыми остались только шестеро. Двое — глубокие старики, им уже ничего не светит; один мужичок и две дамы средних лет, и еще ребенок с синдромом Дауна.
— Странно, — пробормотала я, слизнув с губ крошки. — Я раньше работала с даунятами — открывались не хуже других.
— Не забивай себе голову. Все равно сегодняшнее выступление — это рекорд. Не налегай-ка на печенье. Тебе толстеть незачем.
— Ну-ну, а раньше ты говорил наоборот: «Тебе надо почаще картошку с салом на ночь есть, а то ты тощая, как гвоздь, это нездорово». И что? Поздоровела на пять кило… — (Вообще-то, если честно, на восемь, но как же я скажу такое вслух?), — а ты опять недоволен? Поняла: ты просто боишься конкуренции. — Я усмехнулась; Отто весил около ста двадцати килограммов, при этом выглядел не как толстяк, а как богатырь. Широкоплечий, мощный, с грубоватым открытым лицом — человек-стена. Но он прав, больше мне толстеть незачем, я и так… Еще немного, и придется садиться на диету, иначе Артурчик не сможет поднимать меня в воздух. Черт, но что делать, если каждый раз за кулисами у меня начинается нервный жор?
— Мяса хочу, — мечтательно сказала я.
— Потерпи полчасика. Влад обещал сготовить свою фирменную пиццу.
— Одной пиццы будет мало. Надо успех отметить по-крупному. Винища раздобыть, что ли…
— Это не ко мне — это к Артему.
— Дождешься от него, — буркнула я, поднимаясь. — Ладно, я-то потерплю, а вот мурок моих надо покормить прямо сейчас — они тоже работали на износ. Вообще им валерьянку надо давать за вредность.
— Кстати о мурках. Твоя Дуся беременна, ты знаешь?
— Дуся? Ты не напутал? Это которая рыжая с белыми лап… — Я осеклась, вспомнив, что Отто белые лапки ни о чем не говорят. Кошек моих он различал по-иному, и на его взгляд Дуся вполне могла оказаться синей с золотыми усами.
— Дуся, точно.
— Вот блин. И когда она успела? И, главное, где? Видимо, какой-то Васька к нам захаживал… Завтра же схожу в зоомагазин за «антисексом». Надеюсь, в этом городе есть зоомагазин или там птичий рынок?..
Отто улыбнулся. Он классный. Он самый старший из нас, и именно ему три года назад пришла мысль собрать нашу «революционную ячейку».
Революционеры! Буревестники!.. Смешно сказать. Дети индиго… Спросите Отто — он вам все расскажет. И про индиго, и про кармин и охру, и даже про королевский пурпур. Он изучил всю радугу человеческих талантов.
