Антонин Дворжак

Есть точки на земном шаре, которые стали известны миру только потому, что там появился на свет гений. К числу таких благословенных мест принадлежит и маленькая чешская деревушка с длинным названием Нелагозевес. 8 сентября 1841 года там в семье трактирщика и мясника родился Антонин Дворжак.

Предки Дворжака давно занимались мясничеством. Это было их родовым ремеслом. К моменту появления на свет будущего композитора братья отца и другие близкие и дальние родственники хозяйничали в мясных лавках и трактирах ряда деревень, расположенных по левому берегу Влтавы на северо-запад от Праги. К такому будущему готовили и Тоничка.

Маленький крепыш удивительно походил на своего отца — Франтишка Дворжака — ладно скроенного, коренастого крестьянина, с добрыми глазами. Даже зубы у него были такие же красивые, как у отца, за что бабушка не без гордости звала его «мой белозубенький».

О матери композитора мы, к сожалению, знаем очень мало. Известно только, что она была на шесть лет моложе своего мужа, имела темные глаза и звалась Анной. Не сохранилось ни одного ее изображения. Не располагаем мы и сведениями о степени ее воздействия на сына, о роли, сыгранной в формировании его характера и таланта.

Едва Тоничек научился ходить, отец подарил ему передник мясника и маленький оселок, а чуть подрос малыш — его стали приучать к труду. Очень рано появились у него обязанности, заботы. Сначала Тоничек помогал на кухне или в лавке, а потом отец стал давать поручения и более ответственные, например привести домой скотинку, купленную в соседней деревне. Много неприятностей доставляло это мальчику. Резвое животное скачет, рвется с дороги, а у Тоничка еще нет сил чтобы его удержать. Затянет, бывало, теленок его в пруд, веревка до крови нарежет руки… Потом учитель сердится, дает подзатыльник за то, что плохо играет да неловко скрипочку держит. А что делать, если распухшие пальцы не слушаются? Тоничек сопит, хмурит брови, силясь удержать слезы…

В школу Тоничек пошел шести лет. Собственно, там и начался музыкальный путь Антонина Дворжака, хотя тогда никому и в голову не приходило, что он может стать профессиональным музыкантом.

Единственным учителем в деревенской школе, обучавшим детей грамоте и музыке, по обычаю того времени, был кантор Йозеф Шпиц.

Чешский кантор — весьма примечательная и своеобразная фигура. В словарях можно прочитать, что это органист храма, руководитель церковного хора, преподаватель музыки. Но этим далеко не исчерпывается значение канторства в истории и жизни страны.

Канторам Чехия прежде всего обязана широчайшим распространением музыкального искусства в народных массах. С давних пор там повелось так, что каждый учитель, даже в самой маленькой деревушке, учил детей музыке. Самозабвенный труд канторов на протяжении веков дарил миру выдающихся музыкантов. Во многие капеллах владетельных вельмож и аристократов Европы работали чехи. Отсюда и родилась поговорка: «что ни чех — то музыкант».

Нелагозевес

Утрата Чехией государственной независимости после битвы у Белой горы в 1620 году придала особое значение музыкальному искусству в этой стране. Изощренные преследования, которыми австрийское правительство старалось подавить боевой дух чешского народа, расправа с учеными, уничтожение в пламени костров чешских книг и запрещение чешского языка привели к тому, что музыка стала как бы вторым родным языком чехов.

Канторы по всей стране принялись собирать и записывать старинные обряды и сказки, народные песни и танцы. Записывали текст и мелодию. Умирал один кантор, его шпаличек — тетрадь с записями — получал в наследство новый и продолжал ее пополнять, подшивая свежие листы. Так изо дня в день, из поколения в поколение на протяжении трех столетий габсбургского гнета накапливали канторы сокровища народного языка и творчества, понимая всю необходимость этого. Было ведь время, когда даже самые большие оптимисты среди чешских патриотов сомневались в возможности возродить родной язык настолько, чтобы он стал пригоден для литературы и искусства.

Шпалички бережно хранились. В периоды усиливавшегося гонения в стране их замуровывали в стенах храмов. Ослабевал гнет — их извлекали на свет, и канторы разучивали с прихожанами и детьми записанные там песни. А шпалички содержали не только безобидные песни пахарей и косарей, но и грозные песни гуситстких воинов. Так канторы превращались в хранителей и пропагандистов многовековой культуры своего народа, в наставников, воспитателей молодого поколения.