– Ли-ида, я не хочу лук! Он горький!
Надя смотрела на маленькую разрезанную луковицу, лежащую перед ней на фарфоровой тарелке, и изо всех сил старалась не заплакать. Она не хотела выглядеть капризницей, но как удержишься, когда тебе только семь лет, а все время приходится делать то, чего делать совсем не хочется? Лида и сама бы, может, так не смогла в детские свои годы.
– Надо съесть, Надюша, – вздохнула она. – Чтобы не заболеть испанкой. В луке фитонциды.
– Я скоро в Пиноккио здесь превращусь с этим луком! – сердито сказала Вера.
Она, как и Надя, сидела за столом в пальто. Дрова этим летом заготовить не удалось, и теперь, осенью, топить ангеловский дом было почти нечем. Одна Лида выходила к ужину по-прежнему в суконном платье, только в шаль куталась. Вера же считала, что никакой порядок вещей не стоит того, чтобы рисковать ради него здоровьем.
Вера жевала свою луковицу с отвращением, но не морщась. И слезы у нее из глаз не текли. Не только характер в семнадцать лет кремень, но даже физический состав. Никогда Лида не мечтала быть похожей на среднюю свою сестру, но теперь, пожалуй, не отказалась бы обладать такой внутренней силой, как у Веры. Да и кто в тяжелые времена откажется от сил душевных?
– А я – в фею с голубыми волосами! – воскликнула Надя и засмеялась.
Вера бросила на нее сердитый взгляд. Наверное, ее раздражала Наденькина способность к мгновенному переходу от печали к радости. Лиде же эта способность их младшей сестры казалась даром божьим.
Тут Вера зорким глазом заметила, что сама Лида к своей луковице не притрагивается.
– Нас заставляешь, а сама не ешь. Почему? – с подозрением поинтересовалась она.
– Так, – смущенно ответила Лида. – Я после съем.
Причину ей называть не хотелось. Даже непонятно отчего – вряд ли эта причина была тайной для Веры, да и для Наденьки, пожалуй.
– Черт знает что! – сердито сказала Вера. – Витамины из лука! Кофе из желудей! А зимой? Снег прикажешь есть?
– Не чертыхайся, – напомнила Лида.
Но Веру было не остановить.
– Не понимаю, чего мы ждем! – воскликнула она. – Вертковых сожгли. Павлищевых забрали в ЧК. Что папа собирается делать?
– Что и всегда мы делали, – пожала плечами Лида.
– При чем здесь всегда? Всегда Гражданской войны не было!
– Детей надо учить. Это никогда не изменится.
Вера фыркнула, но возражать не стала. Не оттого, что согласилась со старшей сестрой, а лишь для экономии времени, конечно. Что может сделать Лида? Как папа решит, так и будет.
– А почему папа обедать не идет? – спросила Надя.
– Он занят, – ответила Лида.
Произнесла она это машинально. Отец не делился с дочерьми ни планами своими, ни даже повседневными намерениями. В прежние времена причиной было то, что Лида называла одинокостью его, не одиночеством, а вот именно одинокостью. Она возникла после того, как мама умерла родами Наденьки, да так и не прошла. Прежде отцовская замкнутость вызывала у Лиды уважение, а теперь стала пугать. Что у него на уме? Неведомо.
Тем временем Андрей Кириллович Ангелов, инженер, профессор Московского университета и владелец усадьбы Ангелово, занят был тем, что разбирал иконостас в сельской церкви. Занятие его выглядело странно и даже криминально; так Ангелов назвал бы его, если бы разум его искал сейчас каких-либо названий для происходящего.
Но разум профессора Ангелова был занят лишь соображениями практического толка – отчасти в силу природного устройства, отчасти оттого, что он не находил время, в которое угодил на старости своих лет, подходящим для отвлеченных размышлений. Их следовало доверить будущему – так же как и знаменитый ангеловский иконостас.
Иконостас этот был уже почти весь разобран. Андрей Кириллович укладывал иконы в дубовые ящики, специально для них предназначенные. В этих ящиках они на протяжении целого века доставлялись в усадьбу, как и все другие предметы любовно собираемой семейной коллекции. Добротные, отлично пригодные для драгоценных предметов, да и сами собою представляющие ценность, ящики хранились в парковом флигеле. Каждый раз, когда Ангеловская коллекция – не вся, разумеется, а частями – экспонировалась в Санкт-Петербурге или в Европе, эти ящики извлекались на свет божий и использовались для транспортировки.
