Персия
Давным-давно
Чудище всегда появлялось в час между закатом и полной темнотой. Когда на исходе дня свет начинал понемногу меркнуть, бросая серо-лиловые тени на двор конюшни у подножия башни, где он работал, Реза начинал дрожать от тревожного ожидания. Каждый день с приближением вечера память настойчиво переносила его на шестьдесят лет назад в объятия кормилицы. В час сумерек джинны начинают беспокоить добрых людей, говаривала она ему. Она была турчанкой и никогда не выплескивала помои из окна, заранее не извинившись перед невидимыми прохожими, которые могли в тот момент оказаться внизу. Если бы она этого не делала, разгневанные чудища могли напустить на ее маленького подопечного жуткое проклятие вроде слепоты или черной оспы.
В юности, когда Реза учился и еще не познал глубин мудрости, он считал ее страхи невежественными суевериями.
Теперь же он сделался стариком, у которого осталось мало зубов. Когда солнце ослепительно сверкнуло на куполе шахского дворца, стоявшего на другой стороне площади, он ощутил знакомый холодок под ложечкой. Его ученик копошился где-то в заднем углу комнаты, представлявшей собой нечто среднее между мастерской и импровизированным кабинетом, поедая остатки обеда своего наставника. Реза инстинктивно чувствовал на себе презрительные взгляды прыщавого юнца, хотя стоял к нему спиной и смотрел в окно, следя за тем, как солнце медленно закатывается за горизонт.
— Принеси рукопись, — приказал он, не оборачиваясь. — Поставь мне чернильницу и тростниковые перья. Приготовь все для работы.
— Слушаюсь, хозяин, — угрюмо ответил мальчишка.
Он был третьим сыном какого-то мелкого вельможи и не проявлял ровным счетом никакой склонности ни к светским наукам, ни к богословию. Однажды, всего лишь однажды, Реза позволил мальчишке остаться, когда его посетило чудище. Он надеялся, что тот сам все увидит, поймет и расскажет всем, что Реза не безумец. Но его надежды не оправдались. Когда существо появилось, замерев внутри волшебного круга, очерченного Резой в центре комнаты мелом пополам с золой с целью вызывать чудище, парнишка, казалось, вообще ничего не заметил. Он с тупым раздражением таращил глаза на своего наставника, в то время как тень внутри круга начала увеличиваться в размерах. У нее стали расти конечности, и постепенно она обрела некое карикатурное подобие человека. Когда Реза сказал видению несколько слов, мальчишка расхохотался. В его звонком смехе явственно слышались насмешка и презрение.
— Но почему? — в отчаянии обратился Реза к чудищу. — Почему ты не позволяешь ему увидеть себя?
В ответ у существа начали расти зубы. Они появлялись ряд за рядом, пока чудище не осклабилось в жуткой ухмылке.
— Он сам не хочет меня видеть, — произнесло оно.
Реза очень опасался, что мальчишка донесет о тайных занятиях своего наставника отцу, после чего обо всем узнают ярые ревнители истинной веры, сидящие во дворце, которые, в свою очередь, бросят его в темницу за колдовство. Но его ученик никому ничего не сказал и день ото дня продолжал являться на уроки. Только по его нерасторопности и презрительному тону Реза догадался, что навсегда потерял уважение мальчишки.
— Чернила окончательно высохли на страницах, что я написал вчера, — сказал Реза, когда ученик вернулся с перьями и чернильницей. — Они готовы к сохранению. Ты смешал лак?
Мальчишка посмотрел на него, бледнея на глазах.
— Я не могу, — угрюмо прохрипел он. — Пожалуйста… Это такой ужас. Я не хочу…
— Ну хорошо, — вздохнул Реза, — я сам все сделаю. Можешь идти.
Парнишка опрометью ринулся к двери.
Реза сел за стол, пододвинув к себе большую каменную чашу. Работа отвлечет его, пока не наступит вечер. В чашу он налил немного драгоценной канифольной мастики, которая с раннего утра томилась на угольной жаровне. Затем он добавил несколько капель темного масла из семян дамасской чернушки и стал помешивать образовавшуюся жидкость, чтобы она не застыла. Когда смесь достигла необходимой густоты, Реза осторожно поднял льняной холст, прикрывавший ничем не примечательный металлический горшок, стоявший на самом краю стола.
