Шерлок Холмс взял с камина пузырёк и вынул из аккуратного сафьянового несессера шприц для подкожных инъекций. Нервными длинными белыми пальцами он закрепил в шприце иглу и завернул манжет левого рукава. Несколько времени, но недолго он задумчиво смотрел на свою мускулистую руку, испещрённую бесчисленными точками прошлых инъекций. Потом вонзил острие и откинулся на спинку плюшевого кресла, глубоко и удовлетворённо вздохнул.
Три раза в день в течение многих месяцев я был свидетелем одной и той же сцены, но не мог к ней привыкнуть. Наоборот, я с каждым днём чувствовал всё большее раздражение и мучился, что у меня не хватает смелости протестовать. Снова и снова я давал себе клятву сказать моему другу, что я думаю о его привычке, но его холодная, бесстрастная натура пресекала всякие поползновения наставить его на путь истинный. Зная его выдающийся ум, властный характер и другие исключительные качества, я робел, и язык прилипал у меня к гортани.
Но в тот день, то ли благодаря кларету, выпитому за завтраком, то ли в порыве отчаяния, овладевшего мной при виде неисправимого упрямства Холмса, я не выдержал и взорвался.
– Что сегодня, – спросил я, – морфий или кокаин?
Холмс лениво отвёл глаза от старой книги с готическим шрифтом.
– Кокаин, – ответил он. – Семипроцентный. Хотите попробовать?
– Благодарю покорно! – отрезал я. – Мой организм ещё не вполне оправился после афганской кампании. И я не хочу подвергать его лишней нагрузке.
Холмс улыбнулся моему возмущению.
– Возможно, вы правы, Ватсон, – сказал он. – И наркотики вредят здоровью. Но зато я открыл, что они удивительно стимулируют умственную деятельность и проясняют сознание. Так что их побочным действием можно пренебречь.
– Но подумайте, – горячо воскликнул я, – какую цену вы за это платите! Я допускаю, что мозг ваш начинает интенсивно работать, но это губительный процесс, ведущий к перерождению нервных клеток и в конце концов к слабоумию. Вы ведь очень хорошо знаете, какая потом наступает реакция. Нет, Холмс, право же, игра не стоит свеч! Как можете вы ради каких-то нескольких минут возбуждения рисковать удивительным даром, каким природа наделила вас? Поймите, я говорю с вами не просто как приятель, а как врач, отвечающий за здоровье своего пациента.
Шерлок Холмс не обиделся. Наоборот, наш разговор, казалось, развлекал его.
– Мой мозг, – сказал он, опершись локтями о ручки кресла и соединив перед собой кончики растопыренных пальцев, – бунтует против безделья. Дайте мне дело! Дайте мне сложнейшую проблему, неразрешимую задачу, запутаннейший случай – и я забуду про искусственные стимуляторы. Я ненавижу унылое, однообразное течение жизни. Ум мой требует напряжённой деятельности. Именно поэтому я и выбрал для себя свою уникальную профессию, точнее, создал её, потому что второго Шерлока Холмса нет на свете.
– Единственный на весь мир частный детектив? – спросил я, поднимая брови.
– Единственный частный детектив-консультант, – ответил Шерлок Холмс. – Последняя и высшая инстанция. Когда Грегсон, Лестрейд или Этелни Джонс в тупике, а это их нормальное состояние, они немедленно зовут меня. Я знакомлюсь с подробностями дела и высказываю своё мнение, мнение специалиста. Я не ищу славы. Когда мне удаётся распутать дело, моё имя не фигурирует в газетах. Я вижу высшую награду в самой работе, в возможности применить на практике мой метод. Вы, Ватсон, хорошо его знаете. Вспомните хотя бы дело Джефферсона Хоупа.
– Да, помню, – ответил я, смягчаясь. – Интереснейший случай. Я даже написал о нём нечто вроде повести под интригующим названием: «Этюд в багровых тонах».
– Я видел вашу повесть, – без энтузиазма покачал головой Холмс. – И, должен признаться, не могу поздравить вас с успехом. Расследование преступления – точная наука, по крайней мере, должно ею быть. И описывать этот вид деятельности надо в строгой, бесстрастной манере. А у вас там сантименты. Это всё равно, что в рассуждение о пятом постулате Эвклида включить пикантную любовную историю.
