Лариса ЕВГЕНЬЕВА
(Лариса Евгеньевна Прус)
Сестры
С тех пор как Эля себя помнила, она постоянно слышала: "Какая милая! Какая красивенькая! Какая симпатичная!"
А соседский старичок до недавнего времени, встречая ее, трепал пухлую Элину щеку и восклицал: "Очаровашка!"
В раннем детстве у Эли был один страшный страх: чтобы не купили брата.
"Если купите брата, - говорила она, топая ногой, - я его отдам злому Бармалею!"
Так продолжалось лет до пяти. Затем Эля бояться перестала и говорила, хитренько жмурясь: "Не ку-упите. Зачем он вам?" - "Конечно, незачем, если у нас есть такая дочурочка-чурочка, доценька-бегемоценька!"
Эля капризно отмахивалась от маминых поцелуев, но если бы мама перестала ее целовать - она бы, конечно, обиделась.
Самое интересное, что сестра у нее таки появилась. Именно тогда, когда она и думать забыла о всяких там братиках-сестричках, о детских своих страхах не вспоминала, а если и вспоминала, то, разумеется, с усмешкой. Самая настоящая сестра, и не какая-то там уа-уа три пятьсот, как называют младенцев, а вполне взрослая девчонка, Элина ровесница.
Все началось с той страшной телеграммы. Эля поздно вернулась с катка и медленно поднималась к себе на этаж в ожидании предстоящей нахлобучки. В конце концов, думала она, пора это поломать! Она уже абсолютно взрослая и имеет полное право гулять хоть до полуночи. Взяли моду - в половине десятого быть дома! Скажи кому - засмеют! "Вот сейчас и поломаю, - решила Эля. - И нечего откладывать".
У Ольги Петровны, Элиной мамы, которая открыла дверь, было заплаканное, опухшее лицо и красные глаза. Но это не меняло дела. Стоило Эле задержаться на какой-нибудь лишний час, как в доме начинались истерики и слезы. Ограбили, зарезали, цыгане увезли! А цыгане, между прочим, выступают теперь в театре "Ромен". Да-с. Поломать, и именно теперь!
- Надя с Колей погибли...
Эля удивленно смотрела на мать, не понимая, о каких Наде и Коле она говорит.
Был один Коля, девятиклассник, у них во дворе, а с девочкой Надей она ходила когда-то в детский сад, но при чем...
- Дядя Коля и тетя Надя.
Мамина родная сестра и ее муж.
Эля подошла к столу и взяла телеграмму. "КОЛЯ И НАДЯ РАЗБИЛИСЬ МАШИНЕ КИРОЧКА ОСТАЛАСЬ ДОМА КАКОЕ СЧАСТЬЕ ПРИЕЗЖАЙТЕ МАМА".
Мама - значит бабушка. Это ясно. Но при чем здесь счастье?
- Ма, при чем тут счастье какое-то?.. И вообще странная телеграмма. Может, кто-то подшутил?
- Ты соображаешь, что ты говоришь?! - выкрикнула сквозь слезы Ольга Петровна.
- А что? У нас в классе Храповицкий, противный такой мальчишка, сплетник ужасный, полкласса перессорил, ну, так ему прислали картиночку такую самодельную - крест, венок и надпись: "Твоя смерть ходит за тобой по пятам. Ищи себе место на кладбище". Ну, Храповицкого знаешь?
- Я ничего не знаю... ничего не понимаю... Какому Храповицкому?
Побросав в сумку какую-то одежду, Ольга Петровна с треском закрыла молнию.
- Ой, мам, ты вообще соображаешь, что ты говоришь? Храповицкого она не знает! Ты ж сама мне все уши им прожужжала: и здоровается он с тобой, и аккуратный, и улыбка у него располагающая! А это такой притворщик, такой зану...
Ольга Петровна толкнула ее в кресло:
- Сядь! И молча сиди! Молча!
Эля замолчала, надувшись. А мать села в кресло напротив и тихо заплакала, вытирая слезы рукой.
Эля услышала, как в прихожей открылась дверь, и в комнату быстро вошел отец.
- Одевайся, такси ждет, - сказал Сергей Львович жене и взял сумку.
- А я? - спросила Эля, прикидывая, что же лучше - поехать и пропустить контрольную по алгебре или остаться совсем одной и...
- Ты остаешься.
Хлопнула входная дверь, потом дверь лифта. Значит, остаться совсем одной.
Эля достала из морозилки пакет замороженной клубники и стала есть по одной ягодке-ледышке, пока не опорожнила весь пакет. Потом до часу ночи она слушала магнитофон, пока не начали стучать в стену соседи. Утром, конечно, проспала и, завтракая прямо из банки с зеленым горошком, подумала, что не такое уж это счастье - остаться совсем одной.
Родители позвонили через день. Голос у матери был усталый и грустно-спокойный.
